* * *
Лифт щелкнул замком, заявив о своем прибытии. В отличие от коридоров, кабина внутри была ярко освещена, отчего настенные панели из красного дерева самодовольно светились.
Молодые люди, всё ещё шокированные столь интеллигентным обхождением с ними высокого начальства, осторожно втиснулись в лифт, нажатием кнопки запустили подъемный механизм, огляделись и оторопели. На уровне глаз с правой стенки кабины на них взирала размашистая подпись полковника Бричкина.
— Не знаю, Гриша, удастся ли нам уйти от сумы и от тюрьмы, но уверен, что от полковника Бричкина мы уж точно никуда не денемся, — мрачно заключил Семен.
* * *
— Я готов! — Северов прошелся перед столом, на котором были разложены пачки фотокопий.
Григорий сел и приготовился слушать.
— Буду краток. Изучая материалы, добытые нашей боевой группой, я пришел к нескольким выводам:
— Причиной провала и гибели нашего товарища стало предательство со стороны одного из двух людей, рекомендованных ему Центром.
— В немецких документах предатель проходит под псевдонимом «Лукавый». Легенда, изложенная разведчиком на следствии, не выдержала проверки, устроенной немцами, и его расстреляли. Кстати, вел себя наш коллега во время следствия и казни в высшей степени достойно. В отчете немецкий следователь написал: «Принятие смерти вместо раскаяния и согласия на сотрудничество — типично русский синдром».
Северов замолчал.
— А теперь перейдем к самим документам.
Григорий упреждающе поднял руку:
— Не будем тратить время. Я согласен с твоими выводами. У меня для тебя есть важная информация. На этой неделе заканчиваем подготовку, в среду встреча с руководством, а в ночь с субботы на воскресенье — операция.
— Прекрасно. А то у меня ощущение, что я скоро плесенью покроюсь.
— Чтобы этого не произошло, займемся делом. Сегодня самое время подвести итог твоим усердию и старанию.
— Это, по-моему, одно и то же.
Григорий не умел соглашаться, но против очевидного возражать не стал, а развернул тетрадь учета занятий.
— Итак, начнем с наружного наблюдения. Филеры — как их раньше называли, которые за тобой работали, — тончайшие психологи. Если ты попадаешь в их поле зрения, они тут же присваивают тебе псевдоним, который не только достаточно точно определяет внешность, но и твою сущность. Немецкие филеры делают то же самое, только на немецком языке. Посмотрим, что произошло у нас. Вот три разведчика работали за тобой и, не сговариваясь, дали тебе три псевдонима.
— Интересно! — Северов даже привстал со стула.
— Пожалуйста: «Аспирант», «Холостяк», «Интеллигент». Вот так ты выглядишь со стороны.
Северов неопределенно пожал плечами.
— А вот оценки твоего усердия за период учебы в Центре: физическая подготовка — 5, стрельба — 5, конспирация — 5, работа «на ключе» — 4. Радисты отмечают: мог бы работать на «пять», но не щадишь рабочей руки, упражняешься на турнике, что губительно сказывается на эластичности кисти.
Оценки Северов выслушал, уныло уставившись в пол.
— Что загрустил? Не доволен оценками?
— Дело в том, что в немецкой школе, которую я окончил, оценки отсчитывались наоборот.
— Как же?
— Единица — высший бал, пятерка — очень плохо, а шестерка, — по-нашему, кол. И я подумал, насколько все в жизни условно.
Григорий внимательно посмотрел на собеседника.
— Скажи, ты в юности стихов не писал?
— Нет, у меня были другие недостатки. — Генрих помолчал, а затем резко сменил тему: — Если результат учебы в целом положительный, то хотя бы один выходной день за весь период подготовки мне положен?
— Естественно.
— Тогда я мечтал бы напоследок провести его в светском обществе и, конечно, в светской обстановке. Выехал бы в город, скажем, с нашей хозяйкой Верочкой, посетил бы какие-нибудь еще функционирующие культурные заведения.
— Здоровое желание, полностью поддерживаю.
Григорий, несомненно, рассчитывал на более сложный запрос, а потому с легкой просьбой поспешно согласился.
