- Послушай-ка, Лавр. Здесь духовные планы, врубаешься? У нас церковь отделена от славянства. Могиле известно, что эта девушка племянница Щукина. Щукина подло грохнули в магазине. Ты помнишь, как Могила отреагировал?
Лавр взъерошил пятернею мокрые вихры, силясь припомнить реакцию воеводы.
- Он сказал выпить за упокой мусора Щукина.
- Примерно так. А потом? Велел он племянницу Щукина бросить на растерзание контре николаевской? Тебе известно, что эти козлы ее изнасиловать пытались?
- Сволочи. Могила знает?
- Послушай-ка, Лавр. Ты парень честный. И я плутовать не стану. У Могилы свои заботы, как думаешь?
- Ясно. Я в упор ее не заметил. Только ты мне грех потом отпусти за нарушение караульной службы.
- Я тебе сейчас отпущу. А не заметил ты ее зря. Девушка славная. Чемпионка Москвы в боях без правил. Ты присмотрись к ней, Лавр.
Он кивнул, и присмотрелся. Вьюн, согреваясь, высоко подпрыгивала на месте. Сотня косичек взлетала вместе с нею, как будто мелькал и пропадал в пелене дождя рыжий подосиновик.
- Еврейка?
- Тебе что за разница?
- А нам лекцию Могила читал на политзанятиях. Избиение младенцев.
- Во-первых, не все евреи младенцев избивали, во-вторых, избивавшие, опять же, избивали еврейских младенцев.
- Меня папаша в детстве тоже избил, - в голосе Лавра звучало понимание
и сочувствие. - И потом еще бил.
- Тем более.
- Ну, я-то ему ответил рано или поздно. Когда в секцию тяжелой атлетики записался.
- Родителям принято отвечать, когда они строго спрашивают, - отпустил я Лавру и этот грех. - Но известно ли тебе, Лаврентий, что Христос еврей по матери?
- Врешь. Наша Иверская Богородица, что ли, еврейка?
- Именно. И сводные братья Царя Небесного. И апостолы. И композитор Шостакович.
- А Петр и Павел?
- И Петр, и Павел. И Андрей Первозванный. И Осип Мандельштам.
- Это как же российский флот плавает под стягом еврея?
- Хорошо плавает. Плавал, плавает и дальше поплывет.
- Ну, долго вы там? – крикнула Вьюн.
- Учиться тебе надо, Лаврентий, а не на лекции ходить.
Я хлопнул богатыря по плечу, и оставил его на улице.
По счастью, Марк Родионович оказался дома. Тотчас мы с Вьюном уже засели у раскаленной печки. Мы выставили перед ней растопыренные ладони, точно пытались ее остановить, и от нас валил пар, точно от славных камчатских гейзеров. Марк Родионович суетливо разбирал мешок с провиантом.
- Я уголь нашел. На карьере открылся пласт. Геологические сдвиги. Теперь осень протянем года четыре, а там и Казейник затонет.
В комнату проник худой сутулый мужчина баскетбольного роста с верхними конечностями такой длины, что правильней называть их бесконечностями. Сам он еще раскачивался в дверном проеме, а бесконечности его уже ставили на клеенку сковороду с пожаренным картофелем. Весь он походил на подвижный состав, сошедший с рельсов какой-то детской железной дороги. Все его туловище, точно составленное из вагонов, дергалось и шаталось при всяком движении. Головной вагон его имел бороду наподобие щита, каким сбрасывают сугробы с заметенных путей. Одет он был исключительно паршиво. Из джемпера один рукав у него был сорван, второй по ветхости материала был охвачен дырами.
- Владимир Свеча, - густо представился этот поезд ближнего следования. - Сосед, учитель и друг Марка Родионовича. Позвольте к вам, святой отец на совместный ужин.
- Но позвольте, - я встал, протянул ему руку для пожатия, и сразу отдернул, как только состав изогнулся на крутом повороте, а головной вагон захотел мою руку облобызать. - Вы младше. Хотя… и чему же вы обучаете Марка Родионовича?
- Я учитель гимназии, то есть да, - состав подошел к платформе и кое-как пристроился на табурет. - Средней школы. Мы с Марком Родионовичем коллеги. Владимир. Преподавал биологическое учение. Теперь так.
На столе уже были разложены продукты из моего двойного рациона, стояли три бутылки водки «Rosstof», и пять приборных вилок для жареного картофеля уже прислонились к сковороде.
- Владимир наиинтереснейший собеседник, ваше преподобие, - Марк Родионович, потирая ладони, сел на место хозяина. - Прошу к столу. Именно по рюмочке. Володя, зови дирекцию.
