Когда было покончено с канцелярскими формальностями, Чепега подозвал к себе Дикуна и с какой‑то редкой для него проникновенностью повел речь, начав ее с недавней встречи:
— Верно предположил судья Антон Андреевич, что я припомню твоего отца. Вспомнил, да еще как: по двум войнам с турками. Среди сотен и тысяч казаков, с кем мне доводилось ходить супротив неприятеля, твой батько выделялся отменным бесстрашием и находчивостью. Кон- но и пеше умел воевать. Будь таким, как он.
Помолчав, добавил:
— Ты лицом на него похож.
— Спасибо, батько кошевой, на добром слове, — вытянувшись в струнку, с волнением ответил Федор. — Отцовской фамилии не посрамлю.
— Ну а теперь отправляйся в команду, — уже приказным служебным тоном распорядился Чепега. — Прилежно постигай военное дело. Времени для сколачивания полков осталось в обрез, всего неделя.
Молодик нашел Кравца за околицей селения, на вытоптанной дочерна толоке, где хорунжий, по армейскому званию подпоручик, а позднее сотник и есаул, усердно обучал свою команду боевому применению пики в пешей
и конной атаке. Пика с вооружения еще не снималась, и владеть ею требовалось в совершенстве.
— Зазеваешься в бою, не упредишь удар противника — и тебе хана, — зычно вразумлял Игнат юное воинство.
Он подходил то к одной, то к другой группе обучающихся, показывал, как следует держать пику и делать выпады для резкого укола, быстро извлекать ее из тулова неприятеля, наглядно имитированного по всему плацу в виде разлохмаченных соломенных чучел. Не всякий мог с налету совладать с громоздким оружием. Пика по длине превышала сажень, попробуй‑ка развернись с ней! Игнат передыху юнцам не давал, тренируя их до седьмого пота.
— Не ленись, подтянись! — покрикивал он на своих подопечных.
Завидев подъехавшего близко к нему Дикуна и предположив в нем гонца из кошевой канцелярии, отрывисто и резко спросил, отирая рукавом пот со лба и шеи:
— С вызовом меня к атаману?
— Никак нет. С приказом о моем зачислении в команду.
— Тогда коня — табунщикам, а сам — на плац.
И началась для Федора ускоренная, жесткая наука побеждать. Он попал в команду последним, пришлось многое наверстывать. Ребята — кто постарше, кто помоложе — с радостью приняли его в свою боевую семью. С неунывающим настроением, даже с азартом, делались ружейные приемы, сабельная рубка и все тот же тренаж с пиками.
В завершающий день занятий Игнат Кравец перед всем строем даже отметил Дикуна:
— Не только догнал всех остальных, но кое — кого и превзошел.
В расцвете нерастраченных физических сил, одухотворенные стремлением честно послужить товариству, молодики в пределах возможного овладели воинскими навыками, с горделивым сознанием исполнили перед ним свой первый долг. Сложнее давалась им вроде бы простая арифметика — титулование своих командиров и начальников.
В возрожденном казачьем войске причудливо переплелись чины и ранги от ушедшей в прошлое Запорожской Сечи и приобретенные заново от официально принятой воинской номенклатуры регулярной русской армии. Не так‑то легко они запоминались! В два — три, а то и в четыре колена строилось произношение.
Тот же кошевой атаман Чепега именовался еще как
секунд — генерал — майор армии и кавалер, войсковой есаул Гулик — майор армии и кавалер, его тесть, войсковой судья Головатый — бригадир и кавалер, и так — по всей служебной лестнице. В списках значились капитаны, поручики и подпоручики, сиречь есаулы, сотники и хорунжие, а младший комсостав насыщался сержантами, капралами и фельдфебелями. И только рядовых казаков солдатами еще не называли. Зато одежда и вся обмундировка в коше — все теснее сближались с экипировкой регулярных войск. Ничего не попишешь — жернова времени работали на централизацию государства российского, усиление его могущества, унифицировалась вся система воинской службы.
Черноморцы восприняли нововведения без особого энтузиазма, но и без излишнего ропота:
— Раз так надо, значит, надо.
Старшина же была вообще на седьмом небе от новых звучных наименований своих командирских чинов, открывавших доступ к очередным воинским должностям, наградам и повышенному жалованью.
