– Это счастье редко кому выпадает.
«Ну и странные мысли у этого Рябоконя», – удивленно подумал Семен. Сам он до сих пор не женился только потому, что считал: любить в семье должны оба. То, что было у его отца с матерью – бывает не у всех?
– Что-то наш гость приумолк, – обратился к нему Савва Порфирьевич. – Мы со своими разговорами на тебя тоску навели?
– Нет, я просто… маму вспомнил, – неожиданно признался Семен. – И на похоронах ее побывать не удалось. На войне был…
– Думаю, она простила тебя – ты отечество защищал… Награды имеешь?
– Два Георгия, – с заминкой произнес Семен; с некоторых пор он стеснялся говорить кому-нибудь об этом. Словно каторга, на которой он побывал, лишила его прежних заслуг.
– Да ты, к тому же, и славный воин! – причмокнул языком хозяин. – Ваш атаман писал, что вы в своей станице хотите коннозаводчеством заниматься?
– Есть у нашего атамана такие мысли. Но я и сам хочу коней разводить. Думаю, может, у вас жеребят прикупить?
– Не слишком далеко вы поехали? Говорят, и у вас поближе конные заводы имеются… Гнать жеребят отсюда – дорого вам обойдется.
– Ничего, – хмыкнул Семен, – для хорошего дела мы за ценой не постоим.
– Вон ты как! – расхохотался Савва Порфирьевич. – Хочешь свое дело начать. А деньги у тебя есть?
– Трохи имеется!
– А, может, мне не стоит тебе свое хозяйство показывать? Что же, своими руками конкурентов плодить.
– Так, где море, а где имение!.. Хочу сказать, далеко мы друг от друга.
– Ну, смотри… А ты что же, Юлька, молчишь?
– Слушаю, папа.
– Тихой овечкой прикинулась? Не верь ей, Сема, эта девка непоседа и озорница. Смотри, чтобы не уговорила тебя на какое-нибудь дело, что мне не по нраву придется. Тогда плакали твои жеребята.
В шутливом тоне атамана звякнуло железо. Хотя Семен не мог понять, на что же такое его сможет уговорить эта скромная тихая девушка?
Утром его разбудила Алена Романовна, чем нимало смутила Семена. Он привык сам подниматься рано, но, видимо, дальняя дорога, долгий разговор с атаманом, и пару стаканов первача, которые он с Рябоконем выпил, оказали свое действие.
– Заспался, – сказал он виновато.
– Это ничего, ваше дело молодое.
– Какое ж молодое? Мне скоро двадцать шесть стукнет.
– Это мне скоро пятьдесят стукнет, – тихонько рассмеялась женщина, – а тебе только двадцать шесть исполнится… Савва Порфирьевич уже уехал…
– А как же…
– Тебя Уля сопроводит. Верхами поедете. Атаман разрешил ей Серого взять – поглядим, говорит, какие нынче казаки пошли! Так что, берегись, устроит она тебе гонку…
Семен поспешил к выходу.
– Но позавтракать ты все равно успеешь, – остановила его домоправительница, – садись за стол и поешь, не спеша.
Но от такого известия у него даже аппетит пропал. Как ни вкусны были блины с жирной густой сметаной, а из-за стола выйти он все же поспешил.
Нужно было проведать Щирого, посмотреть, как конь перенес вчерашнюю дорогу, как чувствует себя в чужой конюшне? Он даже мысленно рассердился на хозяина. Какие-такие скачки на усталом коне?
И еще успел подумать: зря он не взял в поездку Лорда – так назвала Люба одного из бывших царских жеребцов. Наверное, это ей строитель посоветовал. Иначе, откуда сестре знать такое слово?
Этот бы полетел, как ветер!.. Но Семен тут же себя укорил: разве он приехал сюда для того, чтобы доказывать взбалмошной девчонке, какой он хороший наездник? А Лорд ему слишком дорого обошелся, чтобы скакать на нем на большие расстояния. Так породистого коня запалить можно.
Ульяна вышла из дома в надетых под юбку шароварах, какие он видел на турецких и горских женщинах, и в мягких чувяках17. Эта будет скакать не в дамском седле, не сидя боком, как женщины-аристократки, а так, как положено наезднику-мужчине.
В седло она не села, взлетела, шагом вывела коня со двора, и тут же сжала ногами его бока, крикнув Семену.
– Догоняй!
Хоть он и был готов к тому, что предстоят скачки, а все же несколько мгновений промедлил. Не думал, что его нежданная соперница окажется такой прыткой.
Поняв это, девушка нарочито придержала коня и лукаво улыбнулась.
– Догонишь, поцелую!
И опять помчалась, как ветер.
