Между тем в Чхери геройская решимость солдат подверглась тяжкому испытанию вследствие совершенного недостатка воды, угрожавшего гарнизону мучительной истомой. Но не к сдаче вынудила осажденных жажда, а к бесстрашной вылазке ничтожной горсти людей против тысяч. Унтер-офицер Чеботарев с двенадцатью рядовыми ночью вышел к источнику, наполнил водой несколько бочонков и успел доставить их в укрепление, пробившись на обратном пути сквозь окружавшего его неприятеля. Несколько человек солдат в этой вылазке было ранено, и число защитников еще уменьшилось.
Тогда два рядовых, Иван Терещенко и Андриан Никифоров, явились к подпоручику Шеншину с просьбой позволить им пробраться через неприятеля, чтобы известить ближайший русский отряд о гибельном положении гарнизонов Чхери и Мухури. Позволение было дано, и через несколько дней смельчаки были уже в Сураме, в отряде генерал-лейтенанта барона Розена. 24 июля русские войска, приблизившись к Чхери, наголову разбили пятитысячное скопище мятежников, державшее в блокаде замок, а вслед за тем получено было известие, что генерал-майор Симанович освободил и Мухури.
Император Александр приказал объявить о доблестной защите Чхери и Мухури в приказах по армии и наградил подпоручика Шеншина следующим чином; унтер-офицеров Яковлева и Чеботарева – знаками отличия Военного ордена, выдачей по сто рублей единовременно и, сверх того, жалованьем по окладу гвардейских фельдфебелей с обращением его в пенсион до конца их жизни; рядовых Терещенко и Никифорова – званием унтер-офицеров, также знаками отличия Военного ордена и пятьюдесятью рублями каждого. Всем остальным нижним чинам, участвовавшим в защите, выдано по двадцать пять рублей.
Но высшей наградой героям служит память потомства, которое никогда, пока в русских людях будет жить дух доблести, не забудет изумительной стойкости храбрых защитников Чхери и Мухури.
Блистательный сподвижник Тормасова и его преемник, герой Ахалкалаков маркиз Филипп Осипович Паулуччи родился в Модене в 1779 году и юношей начал военную службу в итальянской армии. Он участвовал с ней в последних революционных войнах, под начальством генерала Молитора, и дослужился до звания генерал-адъютанта. Уйдя в отставку, он поступил в 1807 году в русскую армию полковником, сражался с турками под начальством Михельсона, скоро произведен был в генерал-майоры, а 30 июля 1810 года уже назначен генерал-квартирмейстером в Кавказскую армию, где за особое отличие под Ахалкалаками в том же году произведен в генерал-лейтенанты.
По отъезде Тормасова кавказские войска были разделены на две, одна от другой совершенно независимые части. Паулуччи назначен был главнокомандующим в Грузию, а генерал-лейтенанту Ртищеву подчинены войска, расположенные на Кавказской линии.
Новый главнокомандующий был человек замечательный по прямоте и энергии. Он не терпел ни в чем окольных путей и отличался вполне самостоятельным и независимым характером. До какой степени он был настойчив и тверд, можно видеть из следующего случая, рельефно обрисовывающего, между прочим, и саму систему, принятую им в управлении Грузией.
Однажды, вскоре после вступления его в должность главнокомандующего, супруга изгнанного из Имеретии царя Соломона обратилась к государю с просьбой дозволить ей попытаться склонить мужа к возвращению в Россию, для чего и послала в Турцию одного из приближенных к ней дворян. Государь согласился, и Паулуччи получил об этом известие официальным порядком. Но он имел мужество остановить распоряжение государя, и само письмо царицы к Соломону отправил назад нераспечатанным.
«Метода, – писал он при этом министру иностранных дел, – принятая здесь, чтобы с напряжением стараться о вызове из Персии царевича Александра, человека собственно по себе ничего не значащего, не только не доставила никакого успеха, но обратилась, напротив, во вред нам самим. Посылка к нему людей, обещание ему различных выгод уверили его только в том, что он для России весьма важен, а это умножило его партию в Грузии и привлекло уважение со стороны дворов персидского и константинопольского. Точно таковой же системы держались сперва по отношению к имеретинскому царю Соломону и царевичу Левану, что придало первому такую силу и важность, каких бы он без этого никогда не имел, а по отношению ко второму было причиной той легкости, с какой царевич Леван, впоследствии убитый лезгинами, распространил пламя мятежа между горскими народами. Итак, убедившись в необходимости принять здесь иную систему, чем та, которая существовала доселе, и притом такую, которая была бы более сообразна с достоинством России, я с самого начала моего приезда в Имеретию старался уверить не только грузин, но и самих неприятелей, что для храбрости русских войск ни имеретинский царь, ни грузинские царевичи отнюдь не опасны и что для могущественной России все равно, где бы они ни находились, и она никогда не обнаружит никакого интереса иметь их в своей власти».
