На третий день битвы, когда союзные войска штурмовали Лейпциг, генерал со своим конвоем, состоявшим из восьми казаков и трех офицеров[172], отправился в город узнать, куда отступает неприятель. Только что он выехал на площадь, как увидел двенадцать французских кирасиров, ехавших рысью. Их остановили и объявили пленными; потом наткнулись на новую толпу бежавших французов, взяли в плен генерала Дювенана и, подвигаясь все дальше и дальше, выехали наконец к берегу Эльбы. Мост через нее уже был разрушен, и по уцелевшему бревну перебирались два каких-то офицера. Эмануэль повелительным тоном приказал им вернуться. Они вернулись, и один, распахнув шинель, показал свои ордена: это был граф Лористон, бывший посол при Санкт-Петербургском дворе. Эмануэль принял от него шпагу и приказал дать ему казачью лошадь. В эту минуту к мосту подошел французский батальон, и Эмануэль не заметил сам, как очутился среди неприятеля. В таком положении только присутствие духа могло спасти его самого от плена. Чувствуя, что здесь раздумывать нельзя, Эмануэль крикнул батальону: «Bas les armes!»[173] Батальон заколебался. Не давая ему опомниться, Эмануэль выхватил саблю, оглянулся назад и громким голосом скомандовал: «Марш-марш!» Полагая, что в тылу у них появилась русская кавалерия, французы положили оружие. Майор Ожеро, брат известного маршала, и с ним пятнадцать офицеров подошли к Эмануэлю, чтобы вручить ему свои шпаги. Эмануэль возвратил их назад на честное слово. Во время странного шествия, когда Эмануэль ехал во главе четырехсот французов, положивших перед ним оружие, Лористон обратился к нему с вопросом: «Кому я имел честь отдать свою шпагу?»
«Русскому генерал-майору, – отвечал Эмануэль, – командиру трех офицеров и восьми казаков».
Нельзя не прибавить, что громадная победа, одержанная в этот день, была ознаменована таким множеством трофеев, что прекрасный подвиг Эмануэля не был даже замечен. Напрасно Эмануэль выходил с представлением о награждении трех бывших с ним офицеров георгиевскими крестами. Блюхер отказал на том основании, что они, занесшись так далеко, сами должны были быть в плену, а не других брать в плен.
С переходом за Рейн Эмануэль в корпусе графа Сен-При участвует 1 марта в деле под Реймсом. Малочисленные русские войска, внезапно атакованные самим Наполеоном, понесли поражение; Сен-При получил смертельную рану, и Эмануэль, приняв от него начальство, успел задержать французов настолько, чтобы дать возможность отступить остаткам разбитого корпуса. Передавая подробности этого боя, Скобелев, в известной переписке «Русского инвалида» говорит: «Уныние овладело всеми, и только один Эмануэль, духом неустрашимости вознесшись превыше опасности, действовал как прямой герой и, подобно орлу с полета, блюл общую пользу. Много было в корпусе генералов старше его чином, но ни один из них и не подумал оспаривать у него старшинство в этом случае».
Через несколько дней Эмануэль был уже под стенами Парижа и преследовал французские войска, очистившие столицу. Последняя стычка произошла 25 марта у города Ла-Ферте-Але, и последние выстрелы, закончившие собой эпоху Наполеоновских войн, прогремели в отряде Эмануэля.
За обе кампании Эмануэль получил Георгия на шею, Аннинскую ленту, Владимира 2-й степени и чин генерал-лейтенанта. По возвращении в Россию он командовал четвертой драгунской дивизией, и в этом звании его застает назначение на Кавказ.
Таково было прошлое нового начальника линии.
Эмануэль прибыл в Ставрополь 22 сентября 1826 года, в самый период затишья на Кубани. Но наступило это затишье не вдруг. «Кубань вечно с кровью течет», – говорили старые люди, раздумчиво следя, как мутные, желтые воды ее, клубясь и пенясь, неслись к далекому лону Черного моря. И слово их было верным отражением действительности. Если и случалось на берегах Кубани затишье, то оно было только временным, и затем горячая кровь опять перемешивалась с холодной водой быстрой реки. Даже зима с ее суровыми морозами, в которые легко одетый горский витязь неохотно надевал холодную кольчугу, не всегда служила оплотом для наших станиц, потому что крепкий лед, сковывавший Кубань, представлял слишком заманчивый мост, чтобы не воспользоваться им для быстрого налета. Все это оправдывалось на верхней Кубани в самом начале 1826 года, когда 17 января, в районе Кавказского линейного казачьего полка, появился темиргоевский вождь Джембулат с партией.
