Армянская народная масса жадно стремится к изучению русского языка, который открыл бы ей путь к заработку и настоящей культуре, а вожаки ставят ей преграды, потому что боятся выпустить ее из сферы своего влияния. Каково это влияние даже в вопросах второстепенных можно судить по тому, что газета «Мшак», принявшая со всей армянской буржуазией сторону Дрейфуса, имела случай восторгаться распространением такого взгляда среди полудиких елизветпольских пахарей-армян. Один из этих сиволапых брюнетов даже назвал своих любимых буйволов именами ближайших участников дела Дрейфуса.
Кстати сказать, в крае, прославленном подвигами кавказской армии, являющейся почти единственным незыблемым и незапятнанным воплощением русского дела в стране, писать против Дрейфуса было, по цензурным условиям, весьма затруднительно, а в армянствующей и армянской печати, проникшей до самых низших слоев народа, сочинялись целые гимны в честь этого «патриота наизнанку». Довольно значительный кружок тифлисских политиканов, в состав которого входили полуграмотные оборванцы, послал Эмилю Золя следующую телеграмму на русском языке:
«Из страны терзаний Прометея благоговейно преклоняем головы перед тем терновым венцом, который возложила на вас ваша родина к стыду всего человечества. Терновый венец — лучшая награда самоотверженному борцу за справедливость».
Каравансарайские приказчики, очевидно, с таким же правом считали себя одухотворенными страданием Прометея, с каким газета «Новости» однажды назвала древлеправославный Мцхет и долину серебристой Арагвы «знойной Арменией». Кавказские дрейфусары из армян совпадали в своих тенденциях с некоторыми гражданскими чинами, и когда одного из них, русско-подданнного «немца» из крещеных евреев, я спросил, на каком основании он мне «советует» не писать против Дрейфуса, — он отвечал, пожав плечами:
— Помилуйте, сам император признал Дрейфуса невиновным!
— Какой император?
— Вильгельм!
Тут я, при всей своей кротости, рассердился:
— Позвольте! Это может быть ваш император, а не мой ни в каком случае.
Еще два слова о школах. Жаль, во-первых, что вопрос о них, или точнее, об их имуществе разрешался и разрешается доныне в порядке судебном, а не административном. Судебная власть связана определенными уставами, — и отклоняться от форм и отвлеченных правовых начал, даже благородно, даже с пользой для общегосударственного дела, она не вправе. То, что иногда торопливо вменяется в вину, с патриотической точки зрения, судебной власти на Кавказе, должно бы быть отнесено к другой категории причин. Судебные уставы и многие общеимперские законы, прежде всего, не подходят к кавказским условиям. Таковы, например, вопросы о давности, о состязательном процессе и, в данном случае, о передаче школ. Выигрыш армянами нескольких судебных процессов о школьном имуществе вызвал во всем Закавказье оживленные толки , а у армянских политиканов — и нелепые надежды.
Присмотримся теперь поближе к этим политиканам и их программе. Само собой разумеется, что никакому человеку, мыслящему по-русски, они этой программы в точно формулированном виде прочесть не дадут; но достаточно прожить несколько лет в крае и присмотреться ко многим явлениям, чтобы армянская программа выяснилась с непреложной достоверностью, получилась, как искомое в решенном уравнении.
Среди непрошеных опекунов армянского народа мечта о создании автономного «царства», и притом именнов русских пределах , не гаснет, а все разгорается. В Турции не было территории, — и она искусственно создается в Закавказье. Десятки тысяч турецких эмигрантов вторгаются в наши пределы, а наши воины не решаются стрелять в эти «мирные» шайки, потому что армяне выдвигают вперед женщин и детей. Никаких турецких «зверств» нет и в помине, а турецкое правительство не принимает обратно беглецов. Многие из этих последних при этом отказываются принимать русское подданство, и уже почти все без исключения склонны к праздности, заразным болезням и диким уголовным преступлениям.
Закавказские армяне-простолюдины, нравы которых сравнительно умягчились за несколько десятилетий пребывания в России, считают приход турецких сородичей
