Днем и вечером особой популярностью, если верить Илюшиным рассказам, пользовалось блюдо, обозначенное в вечернем меню как форель, запеченная в глине. Способ приготовления такой форели прост: клиент, получив из рук официанта удочку с наживкой, сам ловил в бассейне форель — рыбешек не кормили, потому клевали они шустро — и отдавал добычу караулящему за спиной повару. Спустя определенное время рыбина возвращалась к нему за стол в коросте задубевшей в дровяной печи глины, которую клиент аккуратно разбивал специальным ножичком, добираясь до восхитительно нежного мяса.
Ночью все повторялось, с той лишь разницей, что в качестве форельки выступала — если, конечно, ее удавалось зацепить подсаком — стриптизерша. Ее уносили на кухню, а после доставляли на огромном блюде к столу клиента, закатанную в какой-то быстро твердеющий состав, в точности — цветом и фактурой — напоминающий прокаленную в печи глину. И гурман, медленно постукивая по этой мумии специальным ножиком, пиршествовал, отколупывая оболочку и обнажая белое, пропитанное специальным ароматизатором тело. При желании клиент мог добраться и до любого местечка лежащего перед ним «блюда», удалившись в уютные апартаменты на втором этаже.
Успех идеи был впечатляющим. Илюшу перевели из гардероба в клубный офис, некоторое время он шуршал бумажками за столом, но очень скоро настолько преуспел в генерации такого рода идей и реализации пикантных проектов, что скромный, но тесно спаянный пул из нескольких стрип-клубов отпустил его на вольные хлеба, предоставив — с сохранением приличного ежемесячного содержания — возможность творить.
И Илюшок развернулся…
Насколько я знаю, появление эротических парикмахерских, бильярдных и прочих досуговых заведений — его идея. Что же касается автомойки, куда я привез Коржавина, — это был проект такого же свойства.
Илюша сдвинул очки на кончик носа, глянул на меня поверх оправы. Я отвел взгляд — на его левый глаз лучше не смотреть.
— Привет, Митя. Кого-то привез?
— Да; моя патронесса на днях сделала заказ.
— Опять немчура?
— Да нет. Из наших.
— Вон как… И кто такой?
— Хороший мужик. Мент. Что-то вроде московской полиции нравов.
Сообщение не произвело на Илюшу впечатления:
— Какая глупость.
— Что именно?
— Бороться с нравами.
— Я ему говорил.
— И что?
— Ничего. Похоже, он крепкий мужик, твердый в своем намерении искоренить порок в нашем городе.
— У него ничего не выйдет… — Илюша покачал головой, захлопнул папку, уставился в окно, вдохновение рассказчика разом схлынуло с него, он заметно погрустнел, и мне не составило труда распознать истоки этой печали.
— Илюша, — тихо сказал я, упав грудью на стол, — пришло время исповедоваться.
Он сумрачно глянул на меня живым глазом и промолчал.
— Ты только что поимел одну из своих мойдодырш.
— Откуда знаешь? — вскинулся он, но тут же умолк, поняв, что допустил оплошность.
— Да?
— Ну да… Только не говори никому. Иначе мне крышка, ты же понимаешь.
Да уж понимаю: в его бизнесе такого рода контакт, выходящий за рамки чисто служебных отношений, чреват отставкой от должности.
— Ну ладно… — Он встряхнулся, взял деловой тон и, глядя в окно, на блестящую после помывки «ауди», бросил: — Заезжай.
Я сунул ему в руку банкноту, вернулся в денисовскую «Ниву» и кивнул:
— Трогай помаленьку.
Майор медленно въехал на покатый пандус. Передок его машины уперся в хромированную дверь, которая начала медленно отъезжать вбок, маня нас, истомившихся в жаре раскаленного дня, прохладной темнотой душистого пространства.
— И стоило из-за копеечной помывки машины тащиться на край города? — мрачно спросил Денисов, подавая вперед.
И в этот момент, когда мы, перевалив горку, вкатились в чрево ангара, я остро ощутил всю прелесть тайного соглядатайства, которое неизбежно сопутствует моему охотничьему промыслу.
Я видел и слышал — в то переходное мгновение, пока в ангаре не вспыхнул свет, — как приоткрылся рот Денисова, как он изумленно выдохнул.
Майор отшатнулся от руля, вжавшись в спинку кресла, и напряженно глядел вперед — туда, где на фоне рифленой стены ангара в свете софита вдруг ослепительно ярко проявились белые тела трех девчушек в условных нарядах: на брюнетке были светлые, обтягивающие шорты с черной полосой на бедре; на стоявшей посредине блондинке с маловыразительным лицом — белые ажурные трусики, настолько прозрачные, что непонятно, зачем они, собственно, присутствовали на широких покатых бедрах. Однако наиболее интересное зрелище представляла собой высокая шатенка с красивым лицом и длинными и красивыми ногами, обтянутыми черными ажурными чулками, от которых тянулись тонкие резинки к охватывающему талию поясу. Вот и все, чем она была украшена, если не считать причудливой стрижки в форме трогательного сердечка на лобке.
