Важно было вырваться из города до того, как появится Дева. Катрин не имела ни малейшего желания предстать перед судом этой девушки…
Получить необходимые сведения оказалось до смешного просто. Питу так радовался при мысли, что сможет вволю наесться, что ей даже не пришлось уговаривать его поболтать. Наоборот, его было трудно остановить.
Скоро Катрин узнала точное время, когда стража делает обход замка, имена стражников у ворот и даже пароль.
Она решила сбежать в четверг, и в эту ночь, первый раз с тех пор, как ее заключили в тюрьму, она крепко спала.
Весь четверг она нервничала, ей было не по себе. Артиллерийская канонада слышалась в этот день громче, чем когда-либо раньше. Англичане тоже знали о приближении девушки, которую они, со своей стороны, прозвали «Ведьма».
Шум пушек был оглушающим, но это только обрадовало Катрин. Если бы этот шум продолжался и после захода солнца, это только помогло бы ее планам… Она наблюдала закат со смешанным чувством надежды, страха и нетерпения. Приближалось время прихода Питу.
Наконец она услышала в коридоре шаги, и сердце ее бешено застучало. Настал момент…
Она уже собиралась подойти и поднять табурет, когда открылась дверь, вошел Питу и сразу встал у двери, держа шапку в руке. Катрин отпрянула потрясенная, когда следом вошел старейшина Люилье, сопровождаемый двумя солдатами. В руке он держал свиток пергамента.
Его красная мантия бросала зловещий отсвет на стены камеры. Катрин встала, ее глаза остановились на застывшем лице вошедшего. Он быстро взглянул на нее, развернул пергамент и стал читать вслух:
— «В отсутствие монсеньера Жана Орлеанского и мессира Рауля де Гокура, коменданта города Орлеана, мы, старейшины города, приговорили к смерти госпожу Катрин де Брази, обвиненную в измене и связях с врагом…»
— Смерть? — закричала Катрин в испуге. — Но… меня еще не судили!
Люилье невозмутимо продолжал:
— «Посему мы решили, что упомянутая госпожа должна быть завтра на заходе солнца доставлена в кафедральный собор Сен-Круа, чтобы просить прощения у Господа за свои грехи, а затем на площадь дю Матруа, чтобы быть повешенной за шею пока не наступит смерть. Подписано этим днем в Орлеане…»
Катрин была подавлена. Она больше не слушала его.
Она упала на матрац, обхватив колени руками, ее тело била крупная дрожь. Повесить!.. Ее должны повесить!..
— Мессир Жан сказал, что моя участь не будет решена до освобождения города, — сказала она слабым голосом.
— Монсеньор доверил нам управление городом, и в его отсутствие мы являемся единственными судьями того, что хорошо для Орлеана, — сухо ответил Люилье. Нам кажется, что наш город должен «быть освобожден от вашего губительного присутствия до прибытия посланницы Господа. Вы — позор, от которого мы должны освободиться.
Тонкие губы старейшины искривились, выражая неописуемое презрение. Он, очевидно, тоже считал ее орудием сатаны, и Катрин поняла, что ей не стоит ждать от этих людей ни жалости, ни снисхождения.
— Вы не боитесь отяготить свою совесть убийством? спросила она с горечью. — Я говорю вам снова и снова, что я не виновна.
— Это уже то, что между вами и Богом, женщина!
Священник придет к вам завтра, чтобы приготовить вас предстать перед Ним!
Старейшина равнодушно свернул пергамент, засунул его в свой широкий рукав и повернулся на каблуках.
Дверь тяжело захлопнулась за ним и его спутниками.
Катрин опять осталась одна в полной темноте. Это был конец, никто не спасет ее теперь! Глубокое отчаяние охватило ее, она упала на соломенный матрац и неистово зарыдала. Она была одна, совсем одна в этой холодной, ужасной крепости! Завтра враги поведут ее на смерть…
Завтра! Ей оставалось жить только несколько часов!
Долгое время она лежала без движения. Рыдания прекратились, но ей казалось, что ее душа уже начала покидать тело. Она почувствовала ледяной холод и дрожь… Даже если бы Питу вернулся сейчас, она уже не смогла бы осуществить свой план. Она слышала, как Люилье приказал стражникам стоять у двери камеры и не уходить ни под каким предлогом. Ничего нельзя сделать!
Снаружи раздавался сильный шум. До камеры Катрин доносились радостные крики и пение. Город был оживлен и возбужден в этот вечер. Катрин с горечью заметила, что, возможно, они празднуют ее приближающуюся смерть. Она слишком хорошо помнила крики ненависти, которые сопровождали ее в тот день, когда ее вели в Шатле. Завтра, должно быть, будет еще хуже. Они будут толпиться вдоль дороги, глумиться, оскорблять ее и закидывать грязью…
