Кати в Париже - страница 24
— А ты не мог найти место подороже?! — саркастически произнес Леннарт, когда Петер втолкнул нас в низенькую дверь к «Mére Cathérine»[114].
— Нет, а куда можно пойти в таком случае? — спросил Петер.
Он нырнул через порог, словно гибкое животное в глухих зарослях джунглей, и вскоре посадил нас за отличный столик в саду.
Я горжусь своей шведской кровью, да, разумеется, горжусь. Но я не желаю выглядеть в Париже такой уж шведкой, что не успею войти в ресторан, как маленький старичок скрипач уже кидается прямо к столику, за которым я сижу, и начинает играть шведскую песенку «Хэрман и я» в мою честь. Да, так поступил старичок скрипач в кафе «Mere Catherine». Он долго играл для нас песенку «Хэрман и я».
— Должно быть, он играет для тебя, Петер, — сказала Ева. — Потому что Кати и я так похожи на француженок, а Леннарт вообще ни на кого не похож.
— Хотя нас мало, мы — шведы, мы — тоже, снопа с явным удовлетворением повторил Петер.
Он вытянулся во весь свой огромный рост, и вид у него был еще более шведский, чем у хрустящего шведского хлебца.
Нам подали обед, после которого наши трапезы в отеле показались нам пищей бедняков.
Об этой ветчине, тушенной со сливками, у меня, вероятно, будет небольшой разговор со старым обжорой там, в отеле.
Затем мы перебрались на Place du Tertre и выпили кофе.
— Это необходимо, — сказал Леннарт. — Это так же неизбежно, как Эйфелева башня.
— Подумать только, если бы можно было жить чуть ярче во все времена и повсюду — во всем мире! — воскликнула я. — Ведь для всего нужно подходящее время. Самым подходящим временем для Парижа было бы прошлое столетие. Почему мне не довелось сидеть здесь июньским вечером в тысяча восемьсот восьмидесятые годы? И шуметь вместе с художниками? И почему мне не довелось пойти когда-нибудь в семнадцатом веке во дворец Карнавале и побеседовать с мадам де Севинье? Почему мне не довелось прогуляться под аркадами Place des Vosges с каким-нибудь элегантным кавалером во времена Людовика Четырнадцатого?[115]
Голубые глаза Петера засверкали.
— Или с этим Виктором Гюго, когда он жил там, — сказал он. — Ну и повеселилась бы ты! — Он энергично повернулся к Еве: — Можешь себе представить, что он натворил, этот Гюго? Да, он был влюблен в девушку, которую звали Жюльетта. Но потом встречает другую и начинает писать ей любовные письма. И что он делает потом? Снимает копии с писем к Жюльетте, словно бы давая ей весьма тонко понять, что между ними все кончено[116].
Ничего из того, что мы видели в Музее Карнавале или в музее Виктора Гюго на Place des Vosges, не затронуло Петера глубже этого сенсационного разоблачения в личной жизни великого писателя.
— А к тому же он был еще и женат, — продолжал Петер. — Но, думаю, жене он никаких писем не писал.
— Со стороны Виктора это нехорошо! — вставила Ева.
— Да, нехорошо! — решительно заявил Петер. — Я бы никогда не мог так поступить. — Но тут же светлая улыбка пробежала по его лицу, и он продолжал: — Хотя, если откровенно, я тоже люблю разнообразие. А сейчас я почти чуточку влюблен в тебя, Ева… да ты не тревожься, это скоро пройдет, это всегда проходит!
— Какое счастье! — откликнулась Ева. — Я тоже из тех, кто жаждет разнообразия. А сейчас я чуточку влюблена в Анри Бертрана, но это пройдет, это всегда проходит!
И они восторженно посмотрели друг на друга, очень довольные тем, что оба жаждут разнообразия.
— Хотя, по мне, от этого Анри ты можешь отказаться сразу, — посоветовал Петер.
— О, он считает мои волосы очень красивыми! — ответила Ева, любовно поглаживая свою белокурую макушку.
А Петер, наклонив голову набок, поглядел на нас с Леннартом и сказал:
— А вы — храбрая парочка! Хотя сейчас вы, разумеется, счастливы. Но что будет через пять лет, будете ли вы счастливы и тогда?
Леннарт, не докурив сигарету, нетерпеливо сказал:
— Не кажется ли тебе, что это чуть по-детски — ожидать, что стоит только пожениться, как сразу же станешь навечно счастливым? Почему ты требуешь, чтобы супружество было бесконечной цветущей летней лужайкой, когда жизнь вовсе не такова?
— Да, но так бывает в сказках, — возразила Ева. — «И жили они счастливо всю свою жизнь…»
