Кати в Италии - страница 50

Не подходи, потому что тогда, клянусь, я поплыву через залив в Неаполь! Говорю тебе, не подходи!

И тут до меня донесся хорошо знакомый голос:

— Кати, можно сказать тебе одно слово, прежде чем ты утопишься?

Ах, это вовсе не сторож-итальянец! Это Леннарт! Да, это был Леннарт!

«Леннарт, мой любимый!

Я люблю тебя! Я должна воспользоваться случаем и сказать об этом, пока помню. Это мое первое письмо к тебе, и было бы так нехорошо, если бы я забыла сказать, что люблю тебя. Хочешь знать как? О, это не так-то легко точно определить! Любовь нельзя измерить и взвесить так, как измеряет и взвешивает в воскресенье свой богатый улов рыбак, хвастаясь им. Но одно, во всяком случае, могу тебе сказать: я удивлена тем, что столько любви умещается в груди одного-единственного человека. Тем более такого небольшого, как я.

Помнишь ли ты старого злющего императора Тиберия[201], который, сидя на Капри, управлял Римским государством, приказывая передавать свои указы с одной горной вершины на другую между Капри и Римом?

Точно так же хотела бы поступить и я. Я хотела бы встать на вершине высокой горы и передать свое пламенное послание: „Я люблю тебя!“ И оттуда оно пошло бы все дальше и дальше по всей земле. Его выкрикивали бы на Монблане[202] и на Гауришанкаре[203], на Килиманджаро[204] и в Скалистых горах[205] и на Фудзияме[206]: „Я люблю тебя!“ А сидеть всего-навсего здесь и чертить эти слова в письме — такое жалкое занятие. Письмо, которое бросят в прозаический почтовый ящик, поставят на нем штемпель и с нагоняющим тоску равнодушием передадут Королевскому почтовому ведомству! А я бы хотела по меньшей мере послать облаченного в пурпур герольда, который возвестил бы тебе под звуки труб: „Я люблю тебя!“

Понимаешь ли ты меня теперь или хочешь знать еще больше? Тогда послушай, и ты поймешь, как плохи мои дела.

Я думаю о тебе каждую минуту днем, и ты — в моих беспокойных снах ночью! Ложась спать вечером, я говорю подушке: „Леннарт!“ Проходя мимо коня пивовара, я шепчу ему в ухо: „Леннарт!“ Сидя за пишущей машинкой и печатая контракт, я все время думаю: „Леннарт, Леннарт, Леннарт!“

Разрешается ли любить кого-нибудь так сильно, или же это наказание, ниспосланное человеку? Уж не думаешь ли ты, что боги гневаются на меня и отнимут тебя у меня? О всевышние боги, не делайте этого, добрые, добрые боги, потому что вы даже не представляете себе, как трудно мне достался Леннарт! Он так сопротивлялся! У него такое вялое, старое сердце… Понадобилось целых три недели, прежде чем оно встрепенулось, а мне из-за Леннарта пришлось броситься в море!

Леннарт, я не знаю ни одной другой девушки, которая обручилась бы прямо в Средиземном море. А ты знаешь такую? Я так рада этому обручению! Если какому-нибудь журналисту придет в голову проинтервьюировать меня и задать вопрос: „Когда и где ваш жених просил вашей руки?“ — как надменно я отвечу: „Когда я плавала в Средиземном море!“ Согласись, что это неповторимо!

„Кати, я как раз собирался уговорить тебя выйти за меня замуж, но не знаю, с чего начать! У тебя есть какое-нибудь предложение?“

Это сказал ты. Я сохраню эти слова в памяти до конца своей жизни. Пожалуй, это не очень походило на объяснение в любви, но в моих ушах твои слова прозвучали прекрасней, чем „Песнь Песней“[207] и все прочие прославленные гимны любви, вместе взятые.

Я сижу и смотрю на мое колечко. У бирюзы сейчас тот же цвет, что у неба над Флоренцией в тот день, когда я впервые увидела это кольцо. Я смотрю на него, и дождливый Стокгольм исчезает. Я мысленно возвращаюсь в маленький ювелирный магазинчик у Ponte Vecchio, а ты стоишь за моей спиной и насмешливо говоришь: „Кричи громче, Кати!..“ А теперь я спрашиваю тебя, Леннарт Сундман: зачем ты потом пошел туда и купил именно это кольцо? Ты уже тогда знал, что я — та, кому ты хотел бы его подарить? Если ты ответишь „да!“, я никогда не прощу тебе! Я никогда не прощу тебе, что ты без всякой необходимости, не подарив мне ни единого слова надежды, заставил меня проехать всю Италию!

Ну погоди, ты будешь наказан за это! Я буду кормить тебя каждый день на обед отварной треской! Так я думаю. Да, да, я еще посмотрю, что я сделаю!