И в мировой литературе пример такой любви есть! Не удивляйтесь — это Ромео и Джульетта! Да-да! Кто, как не они, — символ прекрасной любви в некрофилогенной культуре!
Установившийся взгляд на сущность их взаимоотношений следующий: в 13-15 лет двое молодых людей противостали духу убийства, переполнявшего оба их враждующих семейства, и полюбили друг друга непорочной, как само небо, неземной любовью, но, в результате интриг и стечения роковых обстоятельств, убили себя, тем подтвердив надмирность своих чувств. Можно ожидать, что найдутся начитанные в литературоведческой литературе люди, которые не согласятся, что взаимоотношения Ромео и Джульетты есть квинтэссенция некрофилии: дескать, когда Ромео закалывал себя рядом со спящей Джульеттой, в которой он угадал труп, то это была просто ошибка. Нет, не просто.
Можно не вдаваться в обсуждение того, ввиду каких особенностей его психики Ромео вместо живого человека померещился труп, достаточно просто упомянуть, что каждый человек водим или духом истины, или духом заблуждения (убийства), а которым из них был водим Ромео, недвусмысленно следует из того, что он ошибся — на самом деле Джульетта была жива-здорова. (Вспомним заповеди: «не убий» подразумевает уважительное отношение не только к чужой жизни, но и к своей.) Тем же духом явно была водима и Джульетта, которая совершала один провоцирующий поступок за другим.
Таким образом, оба они были плоть от плоти своих семейств, они всё те же Монтекки и Капулетти, что видно из того, что они друг друга убили. Да, они дети, но дети, как правило, меняют лишь формы греха, по сути оставаясь верными своим родителям, — Ромео и Джульетта доказали это обоюдным убийством. Вот если бы у этих родителей выросли психически уравновешенные дети с неавторитарным мышлением, то только тогда можно было бы говорить, что ни Ромео, ни Джульетта не являются единоборцами от своих враждующих семейств. Как раз-то дети враждующих несовместимых семейств могут влюбиться друг в друга и притом страстно.
Вот так. Вызывающий всеобщий восторг мировой символ прекрасной любви на поверку оказался некрофилическим — и это не случайно. Как не случайно и то, что женская половина Германии признала Гитлера восхитительным героем-любовником. А он такой и есть — в определённом смысле. Гитлер — это выросший Ромео. Чтобы убедиться, что это так, достаточно сравнить описание чувств в трагедии Шекспира с описанием переживаний Гитлера по отношению к объекту своей первой любви: будущей вдове полковника, а в девичестве — фройляйн Стефани.
Однако Гитлер и Ромео — некрофилы ярчайшие и как бы в обыденной жизни не типичные.
Не все некрофилы получают от окружающих поклонение и возможность проявить себя в полной мере, но Гитлеру и его милой Ренате Мюллер, перед которой он ползал на карачках, благоговеющий немецкий народ это сделать позволил. Гитлер проявил себя более чем в 50 миллионах трупов и неимоверных пространствах изуродованной земли, и лишь затем сделал труп и из самого себя. Его «возлюбленная», по сути, проделывала то же самое, но иначе, по-женски, завораживая любителей фильмов, заставляя их переживать так, как она того хочет, понимать жизнь так, как её в своё время «научили». Она-таки народ научила и лишь затем покончила с собой, то есть полностью самовыразилась.
Обычный же некрофил — тот, с которым вы сотрудничаете на работе, который прижимается к вам в метро и, возможно, улыбается вам с соседней подушки, — не может себе всего этого позволить, не только потому, что взоры обожающей толпы направлены к более ярким, чем он, но и просто из трусости. Вот если бы ему создали условия…
Изучающих историю поражает то однообразие метаморфоз, которые происходили с двенадцатью первыми императорами Римской империи, когда они дорывались до власти, то есть с теми, кому «создавали условия». Не все они были импотентами, подобно Нерону, которому уже к тридцати годам приходилось прибегать к неимоверным усилиям и ухищрениям, чтобы хоть что-то изобразить. Напротив, император Тиберий, при котором был распят Христос, был активен, как гласит легенда, и под семьдесят: он был гомосексуалистом или, вернее, бисексуалом, многое о его проделках сохранила история, но втягивал ли он
