П.: Ах да, конечно, они…
В.: Заметь, что прежде чем человека «исцелить» от какой-то дорогостоящей болезни, его посылают в храм причаститься, исповедаться и службу отстоять.
П.: Естественно. Там человек стоит часами, и для того, чтобы сломя голову не выскочить оттуда, должен «смириться», что всё это Богу угодно: и кадила, и блёстки, и некрофилические «лики»… Да и после рожи священника физиономия целителя не вызывает отторжения — похожие выражения, похожая сетка морщин…
В.: А ещё песнопения. Ведь в Центре в приёмной тоже подготавливающая атмосфера создаётся: пластинки крутят с иеромонахом Романом. На проигрывателе, между прочим, моего ребёнка. В сущности, краденом, хотя я сама его и принесла. Иконы, опять-таки, там же висят. Дарёные. Что это как не слияние государственной веры с Центрами?
П.: Ну так это только лишний раз доказывает, что бесполезное это занятие — обличать вновь вылупившиеся или древние формы. Картинки того, что и как творят в Центре, могут быть использованы только как материал для формулирования принципа. Но и это не поможет. И в первую очередь тем, из Центра. Ведь их подпирают тысячелетние традиции государственной религии, вся эта система «святых», в которых эти целители узнают себя, возведение в ранг чуда того, что эти святые творили. Как ни странно, но именно государственные религии, и в частности православие, лишили этих людей всякой надежды… И не только их. Я, например, могу предсказать, что эмоционально-стрессовые формы лечения никогда не будут забыты. Никогда — в смысле до самого Второго Пришествия Христа.
В.: Естественно!
П.: Это следует, хотя бы, из феномена «горячих» миссионеров. Ведь для стороннего наблюдателя наиболее «горячими» миссионерами кажутся последователи наиболее изуверских сект или монашеских орденов. А более порядочные, по сравнению с ними, направления воспринимаются как спящие. А ведь эти «горячие» собой ещё и любуются: в своей горячечности видят несомненное подтверждение изменённого состояния своего сердца. Действительно, оно изменённое, только не в том смысле, который они вкладывают. А поскольку реклама, как известно, определяет всё: отношение потенциальных апологетов, и, следовательно, кассу, то…
В.: То эмоционально-стрессовые методы будут более распространены. Но ведь и психотерапевтические методы не защищены от того, что могут оказаться в руках подавляющих. Взять тот же самый центр Хаббарда. Вся целительская публика валом туда пошла.
П.: Третья волна.
В.: Что?
П.: Третья на моих глазах волна в целительстве. Первая — после того, как социализм со своей официозной наукой рухнул, целители-атеисты оказались не в фаворе, то нахлынула волна целительства чисто восточного. Все разом окунулись в восточную философию, уверовали в переселение душ, стали находить «научные» подтверждения, что их души уже много раз переселялись. Потом всё это приелось, как-то себя изжило, и те же самые люди стали целителями уже «христианскими». Души, естественно, переселяться перестали, а стали проходить «мытарства», «чистилища», чтобы потом получить воздаяние. Стали и этому находить научные подтверждения. Теперь, судя по публике, — хаббардизм. Или хаббардщина? Жаль, изуродуют даже то немногое дельное, что в этой системе есть. Если рассматривать только первичную психотерапию, то неплохая, в сущности, система. Если бы её да в хорошие руки…
В.: Правильно, всё определяет личность человека — есть ли она? Но люди почему-то тянутся к дурному. Пока я в Центре была, народ на заводе шёл ко мне валом: посоветоваться и прочее… По всем вопросам советовались. А потом, когда из Центра ушла, я им стала говорить: куда вы идёте? Откуда вы знаете человека, которому доверяетесь?
П.: Естественно, к тебе после этого перестали ходить?
В.: Естественно. Только один старичок-вахтёр был рад, что я с Центром распрощалась. Он мне и раньше говорил: «Милая, уходи ты оттуда, не место тебе там».
П.: Старичок? Какой-нибудь особенный?
В.: Да нет. Обыкновенный такой старичок, неприметный. Вахтёром у нас работает. На проходной. Пенсионер. Почему-то меня очень любит…
П.: А мне работать в этом Хаббард-центре очень не понравилось.
