Совершенно закономерно, что человек с таким интеллектом не только был модным французским доктором и истовым православным, но и возглавил во Франции «Общество друзей Толстого». Нелишне вспомнить, что кастрированного ума полковник Александра Львовна возглавляла в Америке Толстовский фонд, а в России Софья Андреевна после смерти мужа была признанным экспертом по его философии! Стоит ли удивляться, что толстовцы (способные понимать идеи Толстого) и эти «толстовские» общества, и все российские музеи в честь гениального писателя обходят десятой дорогой!
Итак, Лев Николаевич — преступник. Его обвиняют, что, хотя он в соответствии со своей нравственно-философской системой призывал к любви и непротивлению злу насилием, сам, тем не менее, никоим образом навстречу Софье Андреевне не шёл, плохо её воспитал, давил и её, и своих детей, средства отдавал нуждающимся, словом, именно по его вине супруги не могли договориться. (А потому, дескать, мысли и идеи его — пустое.) Но с копрофилками договориться невозможно — это медицинский факт, им можно только приказывать и внушать. Лев Николаевич не обладал к тому способностями — слава Богу! — и виноват совершенно в противоположном: что слишком много Софье Андреевне позволял над собой вытворять и от этого, среди прочего, рождались дети. С такими судьбами. И с таким умом (кастрированным или, что то же самое, — обыденным, авторитарным). Не в его силах было повлиять на своих детей, но в его власти было выбрать для них другую мать. Генитальную, верную, здоровую.
Побег до станции Астапово надо было совершить ещё в августе 1862 года, до венчания. Лев Николаевич этого не сделал, и в этом его величайшее жизненное преступление.
Глава двадцать вторая
Ваничка был пятым
Ваничка вообще был обречён на умерщвление. Именно он. Мальчик. И притом обречён ещё до рождения и даже до зачатья. И вот почему.
У матери Софьи Андреевны — Любови Александровны — было тринадцать детей, из них восемь пережили своё совершеннолетие, а пятеро умерли ещё в детстве. Всякая женщина, которая некрофиличнее своего супруга, — ведёт, и потому неизбежно воспроизводит семью не его, а своего детства. Воспроизводит (или, во всяком случае, пытается) и дух семьи, и число детей, для чего не стесняется никаких методов. Если у матери было, скажем, тринадцать детей, то пока у некрофиличной дочери их не будет ровно тринадцать, комфортно она себя чувствовать не будет. У Софьи Андреевны Ваничка был тринадцатым ребёнком, поэтому после его рождения Софья Андреевна, которой удалось всем вокруг внушить, даже самому Льву Николаевичу, что именно он, её муж-писатель — похотливая гнида с гениталиями! — был инициатором такого большого числа детей, рожать, разумеется, прекратила. Но Ваничка, к несчастью, был живым. Он был девятым живым ребёнком, до пяти умерших детей не хватало одного, и это лишало Софью Андреевну душевного комфорта. Поэтому ради того, чтобы «идеальная мать» могла это чувство душевного комфорта обрести, один из живых детей должен был быть умерщвлён.
Задача для всякой женщины при обыденном течении дел несложная и, как показывает практика, всегда выполнимая.
Но почему бы не умертвить, скажем, нелюбимую Александру? А вот Александра для душевного комфорта матери была обязана выжить! Дело в том, что Александра была третьей её девочкой — а ровно столько было дочерей у матери Софьи Андреевны. Так что «любящая мамочка» никак не могла свою дочурку «случайно» заспать или «случайно» утопить в корыте — не могла. Более того, она, чтобы сохранить нужное число дочерей, пошла даже на то, что не стала необходимую ей третью дочь кормить своим молоком — и та выросла здоровой. (Только не говорите, что Софья Андреевна подсознательно не знала о свойствах своего молочка! Не смешите!) Жертва для Софьи Андреевны была в том, что здоровье дочери означало также меньшую её от мамочки психологическую зависимость.
Итак, лишним был Ваничка.
Да и «работать» легче с маленьким, с младшеньким, последним.
Но вот незадача: он хоть и испробовал маменькиного молочка, но как назло оказался ещё и способен на ненавистное матери неавторитарное мышление, следствием чего всегда бывает здоровье.
