Ката обводила глазами картины на стенах, письменный стол, книжные полки и домик. Она попробовала молиться, но не вспомнила никаких молитв. Вдруг ее охватило нестерпимое желание спрятаться в этом домике, где ее никто не найдет и не потребует от нее ничего, никаких действий… Но домик был по-прежнему накрепко заперт.
В церковь они поехали вчетвером: Тоумас с Катой на переднем сиденье, Инга с мужем на заднем. Ката настояла, чтобы они поехали вместе с ними, чтобы не оставаться в машине одной с Тоумасом.
Пьетюр, муж Инги, по образованию был морской биолог и работал на траулерах по заданиям Института исследования морей; чем он там занимался, Ката тотчас забыла, кроме одной вещи, про которую рассказывала Инга, насчет определения пола креветок: он брал образцы улова, изучал и отправлял данные в свой институт. Кату это до слез насмешило, а Ингу смутило – они представили себе, как этот серьезный человек заглядывает креветкам ниже пояса…
– Так хотела бы Вала, – сказал Тоумас в продолжение какого-то разговора и медленно повел машину между фонарных столбов. Гроб привезли в «Филадельфию». У Каты не было сил сопротивляться, да и объяснимой причины для этого тоже не было. И Тоумас не мог – хотя у него была четко оформленная многолетняя причина. Вот так все и вышло…
Пастор Видир встретил их у дверей и сказал что-то, что Ката пропустила мимо ушей. Церковь заполнилась людьми, которых она раньше никогда не видела, раздались звуки органа, а Ката не сводила глаз с ног органиста. Раньше она не знала, каких физических усилий это требует; она слышала его пыхтение и шлепанье подошв, когда он нажимал педали. Рагнхейд Грёндаль[4] пела песни о скорби и печали, а Тоумас плакал. В следующий миг белоснежный гроб поднялся и поплыл из церкви на солнце. Шум уличного движения был плавным, мягким, как шум леса. Ката закатила глаза, ощутила тепло на лице и позволила довести себя до машины и привезти на кладбище в Гювюнесе.
Народ из церкви собрался вокруг гроба и смотрел, как его опускают в землю. Человек в черном произносил речь, бросал землю в яму, а потом кто-то взял Кату за руку и увел прочь.
7
Между ними была дистанция, которую Ката считала неестественной для отношений матери с дочерью. В детстве Вала была скрытной и редко рассказывала маме, что она думала или делала, – например, в школе или с друзьями, теми немногими, которые у нее все же были. Она не убирала за собой игрушки и не берегла их, забывала закрыть кран и дверцу холодильника, отказывалась от ужина. С другими детьми ей было нелегко, она беспокоилась, и ей было сложно усидеть на месте, – но если Вала бывала чем-то увлечена, она с головой погружалась в это занятие, и отвлечь ее было невозможно. Учителя на собраниях хвалили ее за успехи в предметах, интересных ей, – зато она не слушалась и отказывалась отвечать на вопросы, независимо от того, знала ли ответ. Один из учителей считал, что Вала часто витает «где-то в своем мире», а Ката отвечала, что в таком случае надо попытаться найти к ней подход: говорить на ее языке, раз уж учить их язык она не желает. Знакомый Тоумаса из больницы попробовал поставить ей диагноз «рассеянность внимания», но не вышло: это было что-то другое.
«Может, она просто человек», – порой думала Ката; такое отношение было благородным, но не убавляло беспокойства по поводу их отношений.
В возрасте около десяти лет Вала как будто начала раскрываться. Когда Ката читала книгу или смотрела телевизор, дочь садилась рядом и расспрашивала, чем она занимается, просила помощи с уроками или спрашивала, что делать, если в школе кто-то доводит – а последнее происходило все чаще и чаще. Ее уже не надо было ругать за неприбранную комнату; приходя из школы, она складывала посуду в посудомоечную машину и получала за это карманные деньги, которые тратила на мебель для кукольного домика или сласти. А еще впервые обнаружила честолюбивое стремление учиться хорошо и заявила Кате, что хочет быть «сильной», как мама.
Когда Вала согласилась пообщаться с ребятами из церкви, прогресс продолжился, и отношения между матерью и дочерью стали прочными и искренними – как Ката всегда и мечтала. В церкви Вала занималась молодежной работой и без проблем общалась со сверстниками. Очевидно, тогда она не была по-настоящему верующей, это пришло потом, но и общественная жизнь церкви была связана отнюдь не только с Богом. Вала сходила на десятинедельный курс «Альфа», где разбирались, например, следующие вопросы:
