Всю свою жизнь я любила кошек. Иногда трагические события укрепляют наши связи с окружающим миром, и мне кажется, что одна трагическая история сделала мою любовь к животным особенно сильной.
В детстве я жила на Ближнем Востоке: мой отец был инженером-электротехником на заводе по переработке нефти — в 40-х и 50-х годах там работало много англичан. Когда мне было пять лет, папа уехал туда на заработки. На заводе было принято, что семьи сотрудников переезжают вслед за ними через несколько лет, когда те смогут себе это позволить. До тех пор мы с мамой и Лесли, моей младшей сестрой, оставались в Великобритании.
Когда отец уехал, у Лесли обнаружили рак. В то время я понимала только, что она болеет, а мама очень переживает. Тогда было не принято подробно объяснять детям, что происходит; возможно, таким образом нас старались защитить. Смерть Лесли изменила всю нашу жизнь: это был тяжелый удар, и отцу в связи с семейными обстоятельствами позволили перевезти нас в Бахрейн раньше, чем это было принято.
Мне тогда было восемь лет. Хотя долгое время мне казалось, что смерть Лесли мало повлияла на меня, теперь я понимаю, что это не так. В то время у меня не было других братьев и сестер. Детские переживания накладывают отпечаток на всю последующую жизнь. Лесли ужасно страдала, а затем умерла, отец был далеко, а мама разрывалась между больной дочерью и хозяйством — все это не могло не повлиять на мое детство.
Смерть Лесли словно поставила точку на нашей предыдущей жизни — мы собрали вещи и покинули Великобританию. Единственным напоминанием о прошлом был наш кот, Черныш. На самом деле это был мамин кот: пока Лесли болела, мама не раз исповедовалась ему. Даже если я утаскивала его к себе в комнату, стоило маме позвать, он тут же мчался к ней. Тогда я впервые поняла, что животные, благодаря своему шестому чувству, заботятся, как могут, о тех, кто в них нуждается.
Черныш очень любил Лесли. Перед смертью ей было совсем плохо, и он, словно чувствуя это, все время сидел рядом, чтобы она могла протянуть руку и погладить его. Тогда я своими глазами увидела, как возникает связь между человеком и животным. Мама обожала Черныша — наверное, он успокаивал ее своим присутствием. Я многое поняла задним числом, становясь старше, но даже тогда я чувствовала, что наблюдаю за чем-то важным, и это чувство осталось со мной на всю жизнь. Мама несколько лет назад скончалась, у меня уже есть дети и внуки, но те ранние воспоминания по-прежнему живы: Черныш во многом повлиял на мою судьбу.
Позже мы переехали в местечко Авали, напоминавшее военный лагерь — его окружала трехметровая ограда, защищавшая нас от диких собак. У нас было множество соседей — в основном американцев, англичан и австралийцев, и у меня сразу же появились товарищи по играм. Много недель мы привыкали к жаре и сухости, но потом никого уже не удивляли дети, играющие в ковбоев в сорокаградусную жару.
Это был странный период в нашей жизни, хотя тогда мне так не казалось. Несмотря на то что мы жили посреди пустыни, папа решил во что бы то ни стало посадить лужайку. Каждый день он привозил с пляжа несколько пучков сухой травы, даже отдаленно не напоминавшей сочный зеленый английский газон, выкапывал ямки, сажал ее, поливал и с гордостью говорил, что его работа близится к завершению. Как ни странно, в конце концов ему действительно удалось создать некое подобие лужайки — во всяком случае так мы ее называли.
После переезда в Авали я ходила в американскую школу, но там учились дети не старше одиннадцати лет. Характерно, что все обсуждения моей дальнейшей судьбы велись без моего участия. Неожиданно было решено, что я в одиночку возвращаюсь в Великобританию и буду учиться там в гилдфорском пансионе. Это был удар. Моя младшая сестра умерла, мама еще не оправилась от потери, у меня родились двое сестер и брат, а меня заставляют вернуться в страну, ассоциирующуюся у меня только с горем и болезнью. Предполагалось, что на каникулы я буду уезжать к бабушке с дедушкой, но я все равно страдала от одиночества, ведь мои родные были на другом конце света, а от меня ждали, что я уже взрослая и все понимаю.
