Даумер зажег свечу, взял со стола листок, прочитал, бросил его обратно, схватил Каспара за обе руки и крикнул, пораженный и рассерженный:
— Да ведь это какая-то чепуха, Каспар!
Каспар уставился на листок, шевеля губами, попытался по складам прочитать им написанное и произнес:
— Во сне я все понимал.
Под бессмысленными знаками какого-то выдуманного языка стояло слово «Дукатус». Указывая на него, Каспар прошептал:
— От него я проснулся, оно так красиво звучало.
Даумер счел своим долгом уведомить бургомистра о «волнениях Каспара», как он это называл. И случилось именно то, чего он так боялся. Господин Биндер придал непомерно большое значение его словам.
— Прежде всего необходимо составить как можно более подробный отчет для президента Фейербаха, — сказал он. — Из этих снов, несомненно, могут быть сделаны определенные выводы. Далее я предлагаю вам вместе с Каспаром подняться в крепость.
— В крепость? Зачем?
— Мне пришла в голову одна мысль. Поскольку ему вечно снится какой-то замок, вид реального замка, быть может, взволнует его, а нам даст хоть какую-то точку опоры.
— Неужто вы верите в реальное значение его снов?
— Безусловно. Я убежден, что лет до трех или четырех он жил в похожей обстановке, и затем, с пробуждением к новой жизни и осознанием себя, воспоминания о прошлом приняли для него форму снов.
— Весьма простое и разумное объяснение, — желчно заметил Даумер. — Итак, значит, подоплека этой странной судьбы всего-навсего обыкновенная разбойничья история?
— Разбойничья история? Что ж, пусть так, если хотите. Не понимаю, почему вас это не устраивает? Не свалился же мальчик с луны. Или вы и впрямь полагаете, что земная жизнь его не коснулась?
— Да, да, вы правы! — Даумер вздохнул и продолжал — Я обольщался другими надеждами. Размышления, тоска о прошлом — это то, от чего мне хотелось избавить Каспара. И растрогало, захватило меня именно его незнание судеб человеческих, его нетронутость, первозданность. Может быть, неслыханное стечение обстоятельств одарило этого юношу способностями, которыми не может похвалиться ни один смертный, и все это пойдет прахом, если его внимание обратится на пережитое, достаточно трагическое, но все же не вовсе необыкновенное.
— Понимаю, вы не хотите лишать его мистического нимба, — отвечал бургомистр с несколько педантической презрительностью. — Но мы больше в долгу перед нашим современником Хаузером, чем перед чудо-человеком Хаузером. Я говорю это вполне серьезно, дорогой господин учитель. В наше время ангелы не слетают с небес, и за преступлением должно воспоследовать наказание.
Даумер пожал плечами.
— Ужели вы думаете, что это послужит ко благу Каспара Хаузера? — фанатически воскликнул он, что бургомистру показалось комичным. — Вы только забросаете его липкой житейской грязью. Уже сейчас вокруг него поднялась свара, она омрачит мою борьбу за его дело. Недобрые истории всплывут теперь на свет божий.
— Вот и хорошо, что всплывут, — живо ввернул бургомистр, — в остальном пусть каждый делает то, что ему надлежит.
На следующее утро бургомистр зашел за Каспаром, и они отправились в крепость. Господин Биндер позвонил у двери привратника; тот немедленно появился с большой связкой ключей и проводил их наверх.
Когда они стояли перед мощными двустворчатыми воротами, с лица Каспара как бы спала пелена. Он весь подобрался, напрягся и пробормотал:
— Дверь, точно такая дверь!
— Что ты говоришь, Каспар? Что тебе почудилось? — ласково спросил бургомистр.
Каспар ничего не ответил. Опустив глаза, он медленно, как сомнамбула, шел по галерее. Оба спутника пропустили его вперед. Через каждые два-три шага он останавливался. Но волнение его достигло апогея, когда он стал подниматься по каменной лестнице. Взойдя наверх, он вздохнул и огляделся по сторонам, лицо его было бледно, плечи судорожно дергались. Даумер, сострадая ему, хотел вырвать его из этого состояния, но, когда он заговорил, Каспар посмотрел на него отсутствующим взглядом.
— Дукатус, дукатус, — повторял он, словно прислушиваясь к звуку своего голоса и стараясь уловить тайный смысл этого слова.
