И внезапно поодаль, в сумраке ресторана, Фред узнал тонкий профиль фокусника, который тихо беседовал с пожилым, тучным господином американского пошиба. Фред не ожидал встретить фокусника, никогда не посещавшего кабаки, да и вообще позабыл об его существовании. Теперь ему стало так жаль бедного Шока, что он сперва решил все скрыть от него; но подумал, что все равно Нора обманывать не умеет и, вероятно, сегодня же объявит мужу (я полюбила Фреда Добсона, я покидаю тебя...),-- а ведь это разговор неприятный, трудный, и потому надо ей облегчить дело,-- он рыцарь ее, он гордится ее любовью,-- и как бы он Шока ни жалел, а огорчить его придется.
Между тем лакей принес порцию пирога с почками и каменную бутылку имбирного пива. Затем включил свет. Там и сям над пыльным бархатом вспыхнули стеклянные цветы, и карлик видел издали, как золотистым блеском засквозила каштановая прядь на лбу у фокусника, как из света в тень переходили его нежные прозрачные пальцы. Его собеседник встал, оправляя под пиджаком кожаный поясок и льстиво улыбаясь Шоку, который проводил его до вешалки. Толстяк нахлобучил широкополую шляпу, пожал легкую руку фокусника и, все еще подтягивая штаны, вышел из ресторана. На миг засветлела полоска остывающего дня, и лампочки в ресторане стали желтее. Бухнула дверь.
-- Шок!-- позвал Картофельный Эльф, суча ножками под столом.
Шок подошел. На ходу задумчиво вынул из бокового кармана горящую сигару, затянулся, выпустил клуб дыма и сунул ее обратно за пазуху. Как он это делал -- неизвестно.
-- Шок,-- сказал карлик, у которого от имбирного пива покраснел нос,-- мне нужно с вами поговорить. Это очень важно.
Фокусник сел рядом, облокотился,
-- Голова не болит? -- спросил он равнодушно.
Фред вытер губы салфеткой; никак не знал, как начать, чтобы не сделать слишком больно другу.
-- А нынче вечером я выступаю вместе с тобой в последний раз,-- сказал фокусник.-- Американец увозит. Выходит, кажется, недурно.
-- Послушайте, Шок,-- и карлик, кроша хлеб, стал с трудом подбирать нужные слова.-- Вот... Будьте храбрым, Шок. Я люблю вашу жену. Сегодня, когда вы ушли, я с нею... мы с нею... она...
-- Только я плохо переношу качку,-- задумчиво проговорил фокусник,-- а до Бостона неделя... Я плыл в Индию когда-то. Потом чувствовал себя, как вот нога, когда ее отсидишь.
Фред, багровея, тер о скатерть кулачком. Фокусник тихо засмеялся своим мыслям, затем спросил:
-- А ты что-то хотел сказать мне, дружок?
Карлик глянул в его призрачные глаза, смущенно замотал головой,
-- Нет, нет... Ничего... С вами невозможно говорить.
Шок протянул руку, хотел видно выщелкнуть монету из уха карлика,-- но, в первый раз за многие годы мастерских чародейств, монета некстати выпала, слишком слабо захваченная мускулами ладони. Фокусник подхватил се, встал.
-- А я здесь обедать не буду,-- сказал он, с любопытством разглядывая макушку карлика,-- мне тут не правится.
Фред, надутый и молчаливый, ел печеное яблоко. Фокусник незаметно ушел. В ресторане было пустынно. Томную испанскую плясунью в большой шляпе увел неловкий, прекрасно одетый молодой человек с голубыми глазами.
-- Не хочет слушать, так и не надо,-- подумал Фред, облегченно вздохнув и решив про себя, что в конце-то концов Нора объяснит лучше. Потом он попросил бумаги и стал писать ей письмо. Кончалось оно так: "Теперь Вы понимаете, что продолжать прежнюю жизнь я не могу. Каково было бы вам знать, что каждый вечер людское стадо хохочет над Вашим избранником? Завтра же я уезжаю, порвав ангажемент. Напишу Вам снова, как только найду тот мирный уголок, где, после Вашего развода, мы будем любить друг друга, моя Нора".
Так завершился быстрый день, подаренный карлику в мышиных гетрах.
6
Лондон осторожно вечерел. Уличные звуки сливались в тихий музыкальный гул, словно кто-то, перестав играть, все еще нажимал педаль. Черные листья парковых лип выделялись на прозрачном небе, как узоры из пиковых тузов. Иногда, на повороте улицы или между двух траурных башен, появлялся, как видение, пожар заката. Шелестели в окнах шторы, спадали мягкими хлопьями.
