Я села. Страшно. Но видеть ту яблоню мне было необходимо. Память всколыхнула подобие тепла, а я так замёрзла. Яблоня… цветущая… в октябре… на крыше. Я принялась судорожно вызывать иллюзию прошлого. Перед глазами бежали чёрные прожилки на деревянной стене.
Ещё раз – тусклые полоски на обоях.
Я снова легла. Раз мой дар не желает являть то, что я хочу, шёл бы он!
Но он не шёл. Он бунтовал. Действовал на своё усмотрение. Только, наверно, сломался. Теперь, как заезженная виниловая пластинка, повторял одно и то же – чёрные прожилки, блёклые полоски. Куда ни глянь, перед глазами проклятые стены. Всюду! Да такие – упираешься в иллюзию лбом и идёшь сквозь неё на ощупь.
Впрочем, иногда эти стены мне нравились. Приходили какие-то люди из иллюзорного мира, охали, потом заводили шарманку: «молодая, ещё встретишь», «не последний на свете». Раньше в такие минуты казалось, что Вселенная жестоко поглумилась, забросила в мир, где я единственный представитель своего подвида. Другие жили по каким-то иным правилам. Свои я им не умела растолковать. Как объяснишь, есть-де такие белковые образования, вроде меня, которые не умеют и не хотят заменять одного другим? Поток слов перекрывал доступ кислорода, вскипал, жёг горло, но так и не проливался. Только бессильная ярость и удушье.
Теперь хорошо. Едва кто-то запевал опостылевшую песнь, перед глазами падала стена. И славно. Стены молчат.
Только вот моя картофельная яблоня пробиться сквозь них тоже не могла.
* * *
Погас свет. Я шарила на полке, погрузив руки по локоть в иллюзорную стену. Где-то была керосинка, но чёртовы полоски загородили обзор. Рядом кто-то вздохнул. Я отпрянула.
Яшар сидел у стола, подперев щёку ладонью.
Я стояла с керосинкой в руках, пытаясь вжаться спиной в стену давно проданной квартиры.
– Я, между прочим, давно здесь. Нагородила городушек! – Яшар указал на выцветшие обои. – Опять видишь только то, что привыкла видеть.
– Ты… созданная мной иллюзия?
– Самомнение! Иллюзию души вызвать Вселенная не позволит. Человек сам Вселенная. Что хочет, то и воротит.
Его насмешливый тон немного привёл меня в чувства.
– Выходит, и яблоню я не могла вызвать, потому что…
– …яблоней для тебя был я? – Он пытливо уставился мне в зрачки. Признаваться в попытках надуть Вселенную, наделив дерево душой человека, не хотелось. Муж поднялся. – Пойдём.
Я пошла. Куда и зачем, не спрашивала. Мы ступили за порог. Тут же я увидела её. Яблоню. Ту самую! Только белые цветы ничем не напоминали картофельные.
– Она!
Сколько я билась, чтобы воскресить этот мираж. А пришёл мой джинн – и всё так просто. Вот моя яблоня – тепло в груди, радость и щемящее чувство, какое появляется при виде чего-то прекрасного, но мимолётного.
Яшар взял мою руку – ветерок в ладони – положил на шершавый ствол. Прохладный, жёсткий, со шрамами от резцов оголодавших зимой зайцев.
– Это обычная яблоня, – сказал он. – Невозможно создать иллюзию, если не видишь реальность. – Я стояла и гладила холодными пальцами «всамделишную», как говорил дед Аркаша, кору. Как он там без меня, мой «рыцарь»? Яшар вдохнул сладковатый аромат сада. – Май! – и стал удаляться. Не растворяться в воздухе, как положено призраку, а просто уходить в сиреневый сумрак. Подойдя к калитке, обернулся. – Знаешь что значит моё имя?
– Нет, – призналась я.
– Живущий, – ответил он и подмигнул.
Потом вышел. В ночной тишине я долго ещё слышала, как кто-то насвистывал «Bayramingiz Muborak» – любимую песенку Яшара. Взлаивали сонные собаки. У соседей истошно орал телевизор.
