Картинки похождений бравого солдата Швейка - страница 76
«Братцы, во была бы лафа, если бы наш старый хрен вызвал на дуэль хрыча, который русскими командует! — внес предложение ефрейтор Трнка, столяр из Печек. — Скажите сами, куда уж лучше: заколотил бы русак наших, мы проиграли; а всыпет наш москалю, сдаются русские! И не нужно такой уйме народу победы добиваться!.. Читал я раз однажды здорово замечательный роман про какого-то Ольда Шаттерханда. Тот тоже за весь свой отряд сразился с индейцем, а перед боем сказал своим товарищам: «Не бойтесь, говорит, я его не убью. Но чтобы уразумил, что я христианин, только томагавком ему руки отхвачу».
«А ведь совсем не плохо придумано, — подхватил еще один солдат по фамилии Бечка. — И было бы даже вполне предостаточно, если бы с русским Николаем схватился сам Вильгельм или наш Франц-Иосиф. Слыхали, ребята, какие они друг дружке, перед тем как начаться войне, телеграммы посылали? Вильгельм вроде как телеграфировал в Петербург: «Эй ты, старый Николай, лучше нас не задирай!» А Николай будто на это в ответ: «Хочешь ты меня стращать, растакая твоя мать! Но хоть ты и громко лаешь, а меня не напутать». А наш старикан послал им обоим по депеше: «Как кузькина мать… нам уже на все начхать!» — «Насчет Вильгельма и Николая — это все истинная правда, — сказал Швейк, — а вот что касается нашего государя императора, — брешешь! Все это подлый поклеп!
Наш государь, как про то писал «Глас народа», принял сообщение, что Россия объявила ему войну, с полным достоинства спокойствием и воспылав справедливым негодованием, — продолжал Швейк. — А на заседании кабинета министров он якобы даже сказал: «Раз уж мы ни одной войны не выиграли, то нам это все равно, если еще одну проиграем». Потом государь сразу уехал в монастырь капуцинов и там молился. Так он и на карточку снялся, а потом она вышла в «Светозоре». Пан Лукеш, жестянщик из Добржиша, тот даже нарочно ездил в Прагу, доставать этот номер «Светозора». И никак не мог попасть домой — до того ему было жаль государя императора!
Когда же потом старшего сына пана Лукеша убили, а младший вернулся домой без руки, взял он тогда и со злости прибил эту картинку в одном месте. А жандармы про то пронюхали и милого жестянщика заграбастали. Теперь он, говорят, сидит в Терезине». — «И все ж таки было бы куда лучше, если бы бились между собой властители. А подданных оставили в покое! — настаивал на своем Бечка. — Ну, а ежели крови боятся, пусть попробуют кто кого во французской борьбе, тоже бы вполне сошло». — «Это, брат, нельзя. Если что произойдет промежду важными господами, то дело может решить единственно честный бой! Чтоб без обману!
Лежал я раз в больнице, а на соседней койке со мной лежал один малый, Пеиик Скугра. Вообще-то он был точильщик и мазурик, а потому ему запретили жить в Праге. И вот он мне рассказывал: «Сошелся я, говорит, тогда с одной бабенкой, Анькой Чадовой. Красивющая была баба, дочка какой-то немецкой княгини. Катим мы себе этак однажды из Ичина в Турнов. Я волочу точило, а она перед собой коляску толкает. Чем-то она меня там довела, чего-то наговорила, бросил я ее на дороге вместе с точилом и смылся. Припер в Новую Паку, а там со своим цирком жук один — Шимек его фамилия — и берет меня к себе как неуязвимого индийского факира и укротителя тигров. Но в Паке народ такой, что на мякине не проведешь, и в нашем цирке ни души.
Да и было-то у Шимка всего-навсего две лошади, ученая коза и пес, которого я ничему не мог научить. Свернули мы, стало быть, свой балаган и подались к Новому Боусову. Шимек говорит, что там еще цирка никогда не было. Объявляем первое гала-представление, приходит пара мальчишек; устраиваем второе, опять одни подмастерья! Шимек только знай в затылке чешет… Потом дает телеграмму в Прагу, а сам катит в Младу Болеслав и вечером привозит оттуда громадные такие афиши: «Классическая борьба на первенство мира, приз — десять тысяч крон!» Утром мы их расклеили, а в понедельник приезжают из Праги трое господ и спрашивают директора.
Оказывается, это были чемпионы Германии, России и Португалии. А я был за четвертого — человека в черной маске. Шимек же между тем распустил в трактире слушок, что человек в черной маске — местный, отсюда из Боусова. Ну вот… Вечером балаган набит битком, яблоку негде упасть. Мы, понятно, наперед сговорились, кто кого одолеет и каким макаром. Но они, черти полосатые, швыряли меня, что твою половую тряпку! — Только на второй день малый, который выступал за русского чемпиона, позволил мне, наконец, себя положить. Цирк ревел от восторга! На третий день Шимек под барабанный бой объявляет, что собравшиеся под крышей его шапито чемпионы вызывают местных силачей со всей округи помериться силами. Приз — пятьдесят крон!
