Картинки похождений бравого солдата Швейка - страница 11
«… Но и у вас есть энтузиасты, — восторженно продолжал вахмистр. — Читали в «Национальной политике» про обер-лейтенанта Бергера, артиллериста, который забрался на высокую ель и устроил там свой наблюдательный пункт?! Когда наши отступили, он не смог слезть, чтобы не попасть в плен. Тогда он стал ждать, когда наши отгонят неприятеля. Прошло целых две недели, пока он дождался! И все это время он просидел наверху, на дереве, кормился хвоей и обглодал всю макушку, чтобы не умереть с голоду. Когда пришли наши, он уже настолько ослабел, что упал вниз и разбился насмерть. Посмертно был награжден золотой медалью!»
Вахмистр был типичнейшим австрийским жандармом. Когда «сверху» пришло указание завербовать платного доносчика, вахмистр вызвал общинного пастуха, кретина от рождения, по прозвищу Пепка-Прыгни. У вахмистра с Пепкой-Прыгни состоялся следующий разговор: «Знаешь, Пепка, кто такой старик Прохазка?» — спросил вахмистр. «Ме-е-е». — «Не мекай и помни, что так прозвали государя императора!» — «Гошшудаля импелатола…» — «Молодец, Пепка! Так вот, если от кого услышишь, что государь император скотина, или что войну нам не выиграть, придешь ко мне и скажешь, кто это говорил. А теперь, ну-ка, прыгни!» Когда Пепка прыгнул, вахмистр дал ему две монетки по двадцать геллеров и отправил рапорт в округ, что уже завербовал осведомителя.
Однако на следующий день жандармский участок посетил местный священник, который с таинственным видом сообщил вахмистру, что пастух Пепка-Прыгни ему сказал: «Васе плеподобие, пан вахмистл вчела говолил, что гошшудаль импелатол скотина и войну нам не выиглать. Ме-е-е… Гоп!» Вахмистр приказал пастуха немедленно арестовать, и позднее Градчанский суд приговорил его к двенадцати годам за измену, оскорбление его величества и подстрекательство. На суде в ответ на все вопросы Пепка мекал козой, а после оглашения приговора выдавил из себя: «Ме-е-е, гоп!» и подпрыгнул. За это он был дисциплинарно наказан жесткой постелью в одиночке и на три дня переведен на хлеб и воду.
После обеда вахмистр приказал снова привести Швейка. «Как вам понравился обед?» — «Вполне приличный; разве что капусты могло быть чуть побольше. Мясо было хорошо прокопчено. И чай с ромом опять же пришелся кстати!» — «Это правда, что в России пьют много чая? А ром там есть?» — «Ром всюду на свете есть, господин вахмистр!» — «А что девочки? Красивые в России девочки?» — «Красивые девочки всюду на свете есть!» — «Ишь ты, тертый калач! — подумал про себя вахмистр. — Ведь вон как выкручивается! Но какая выдержка, даже бровью не поведет! Русская военная школа!.. Будь я на его месте, у меня бы уже давно поджилки со страху тряслись…»
Вахмистр уже сочинял рапорт в округ, когда младший унтер, оторвав его от этого серьезного занятия, доложил, что Швейк просится за нуждой. «Bajonett auf! Примкнуть штык! — принял решение вахмистр. — Как бы в этом не было чего другого! Когда он войдет внутрь, встанете за уборной, чтобы он не сделал подкоп через яму!» Сам же вахмистр прихватил с собой служебный револьвер и по дороге сказал Швейку: «Это очень хороший револьвер, семизарядный. Бьет без промаха!» И свой ястребиный взор жандармский вахмистр вонзил в дверь сортира, напряженно при этом обдумывая, в какую ногу ему стрелять, если Швейк вздумает совершить попытку к бегству.
Хуже оказалось другое — из-за Швейка вахмистр и унтер не могли в этот вечер пойти в трактир. Поэтому вахмистр решил, что за пивом будет бегать бабка Пейзлериха. После ужина движение между жандармским участком и трактиром не прерывалось. Когда же в конце концов бабка Пейзлериха появилась в трактире и передала, что господин вахмистр велят кланяться и просят послать бутылку контушовки, любопытство трактирщика лопнуло. «Кто там у них? Да какой-то подозрительный, — ответила Пейзлериха. — Когда я уходила, оба обнимали его за шею, а пан вахмистр приговаривали: «Ах, ты мое золото славянское! Шпиончик ты мой маленький!»
Когда уже было далеко за полночь, унтер-офицер спал, оглушительно храпя и растянувшись на топчане, как был в полной форме. Напротив сидел вахмистр с остатком контушовки и обнимал Швейка за шею. По его лицу текли слезы, и он едва лепетал: «Скажи, что в России нет такой контушовки, скажи, чтобы я мог спокойно спать! Признайся честно, как мужчина мужчине!» — «Нету!» Вахмистр навалился на Швейка: «Вот уж порадовал, признался все ж таки! Так и надо на допросе. Если виноват, чего уж там запираться?!» Вахмистр поднялся и, шатаясь, поплелся в свою комнату, где, не раздеваясь, в полной форме, плюхнулся на свою койку и заснул как бревно.
