Харрингтон погладил оружие, словно задремавшего на коленях кота, и перед его мысленным взором вновь возникла улыбка Мэри. Эндрю не уставал удивляться тому, какими яркими и свежими оставались его воспоминания. Несмотря на пропасть в восемь лет, он помнил все в мельчайших подробностях, и прошлое по-прежнему было для него живее и прекраснее настоящего. Какая магия порождала столь совершенные копии прошедшей жизни? Ответ был очевиден: ход времени превращает набросок реальности в законченное произведение, человек создает полотно своей жизни вслепую, наугад, и может увидеть картину целиком, лишь отдалившись от нее на несколько шагов.
На их первую встречу она не пришла. Самым нелепым и одновременно романтическим в этой истории было то, что Эндрю влюбился в Мэри заочно. Местом действия стал особняк его дяди, который Эндрю привык считать чуть ли не вторым домом и который стоял на Квинс-Гейт, напротив Музея естественной истории. Они с кузеном были ровесниками и фактически росли вместе, так что их няньки порой путали своих подопечных. Высокое положение обеих семей позволяло двоюродным братьям взрослеть, не зная бед, их жизнь была сплошным праздником. В детстве Эндрю и Чарльз охотно менялись игрушками, потом делились друг с другом рассказами о первых завоеваниях юности и дерзновенными мечтами, презирая опасности и потихоньку раздвигая границы дозволенного. В своих воображаемых эскападах и вполне реальных шалостях они мыслили сходно и действовали сообща, как настоящие близнецы. Родство душ дополнялось внешним сходством, подчеркнутым костюмами и шляпами, заказанными у одного и того же модного портного. Оба юноши были сильными, но стройными, словно шахматные слоны, и обладали особой тонкостью черт, как у ангелов с церковных фресок, а это заставляет трепетать женские сердца, что и было доказано в первый же год в Кембридже, где у обоих составились длинные списки побед. Словно устыдившись скудости своего воображения, Создатель наделил братьев разными характерами: Эндрю вырос застенчивым и здравомыслящим, тогда как Чарльз из юного сорванца превратился в бесшабашного прожигателя жизни. Но подобное несходство натур не могло помешать дружбе, освященной кровными узами. Различие в темпераментах не мешало братьям, а, напротив, сближало их: изящное легкомыслие Чарльза служило контрапунктом элегантной меланхолии его кузена, не спешившего наслаждаться запретными плодами жизни. Чарльз порой по-доброму посмеивался над печальным образом брата, будто затаившего обиду на мир, в котором не было места чудесам. Эндрю в свою очередь с любопытством наблюдал за Чарльзом, который совершал все новые подвиги на ниве светских развлечений, дерзко преодолевая любые препятствия на пути к наслаждению. Чарльз Уинслоу торопился жить, бездумно расходуя чувства, Эндрю же следил за течением жизни из своего угла, меланхолично теребя лепестки розы.
Все началось в августе, когда обоим сравнялось восемнадцать лет, и, хотя ничто пока не сулило перемен, оба предчувствовали, что блаженному безделью рано или поздно придет конец и им предстоит выбрать себе достойное поприще, дабы заполнить свое существование полезными для общества делами. Чарльз уже начал понемногу входить в курс дел в отцовской конторе, но делал это весьма неохотно, тогда как Эндрю, постепенно пресытившись праздностью, ждал начала новой жизни скорее с надеждой, чем со страхом. Впрочем, Уильяму Харрингтону, эсквайру, вполне хватало посильной помощи своего первенца Энтони, и он мог позволить младшему сыну до поры оставаться в свободном плавании, лишь бы тот не убегал из-под родительского присмотра. Но Эндрю убежал. Он чересчур отдалился от семьи. А теперь и вовсе собирался исчезнуть, чтобы его никто и никогда уже не смог найти.
Впрочем, не будем нагнетать драматизм, а лучше вернемся к нашему повествованию. В тот день после обеда Эндрю навестил особняк Уинслоу, собираясь спланировать вместе с Чарльзом совместную воскресную вылазку к обворожительным сестренкам Келлер. Они собирались отвезти девиц на озеро Серпантин, на чудесную цветущую лужайку посреди Гайд-парка, идеальное место для романтических свиданий. Однако Чарльз еще не вставал, и мажордом провел гостя в библиотеку. Эндрю не имел ничего против того, чтобы дождаться, пока его брат примет вертикальное положение, в этой просторной, светлой комнате, пропитанной дивным запахом старинных фолиантов. Библиотека в отцовском доме была не менее внушительной, но у Чарльза имелись не только зубодробительные сочинения о политике и прочих скучных вещах. Тут была в изобилии представлена классическая литература и приключенческие романы от Жюля Верна до Сальгари. Эндрю, впрочем, больше привлекали другие книги, странные, причудливые, даже фривольные на чей-то слишком консервативный вкус. Их авторы отпускали воображение на волю волн, не мучась лишними сомнениями, и ни капли не боялись показаться нелепыми. Как любой читатель, обладающий тонким вкусом, Чарльз отдавал должное «Одиссее» с «Илиадой», но подлинное наслаждение ему доставляли страницы «Батрахомиомахии» — уморительного повествования о войне мышей с лягушками, в котором великий слепец ловко спародировал самого себя.
