– Нет, – ответила Роза де Мальвуа, – я вообще романов не читаю.
– Да ты что! Неужели не интересно? Няня Фавье не хотела, чтоб я читала, но графиня сказала: «Пусть читает: от этого ни пользы, ни вреда».
– Принцесса у нас дитя избалованное, – медленно проговорила Фавье, глядя на Розу, – чего ни пожелают, графиня все делает.
Роза недоверчиво улыбнулась и тихо-тихо спросила по-английски:
– Ты довольна жизнью?
Нита расхохоталась в ответ:
– Милочка моя, ты романов, может, и не читаешь, зато сама выдумываешь! Пойми, мне девятнадцать лет и я ношу имя принцессы Эпстейн. Стоит мне позвать на помощь, то при моем контральто да под аккомпанемент моего полумиллиона годовых, меня на том краю света услышат! Ты все еще веришь в жестоких опекунов, бедняжка моя?
– Ты довольна жизнью? – повторила Роза де Мальвуа.
– Ну, ясное дело, довольна, вот тебе честное слово!
– И отлично, а то я боялась, что ты несчастна, – простодушно отозвалась Роза.
Ниту охватило какое-то безотчетное чувство. На этот раз она понизила голос и снова заговорила по-английски:
– А ты не знаешь, зачем это господин Леон де Мальвуа хотел меня видеть?
– Мы о тебе очень часто говорим, – снова начала Роза, – но есть вещи, о которых мой брат не рассказывает никому.
– Ты за это время такая стала серьезная! – громко высказалась Нита.
– Да, пожалуй… пожалуй! – повторила Роза де Мальвуа. – Братец – тот сохнет и мается. А я, по-моему, уже разучилась смеяться.
Светлое лицо Ниты помрачнело.
– Скажи мне прямо, что происходит? – пробормотала она.
Увидев на опущенных ресницах Розы слезу, Нита прижала подругу к груди.
– Принцесса, – начала было приживалка, которую аж корежило, – приличия требуют…
– Не ворчите, няня, – оборвала ее Нита, – у меня в жизни одна-единственная подруга!
– А разве не графиня лучшая вам подруга, принцесса? – запротестовала было Фавье.
– Конечно, само собой, но только это разные вещи.
И, не пускаясь в дальнейшие объяснения, снова обратилась к Розе по-английски:
– Это ты из-за брата плачешь?
Роза де Мальвуа молча кивнула.
– А его ты с тех пор видала хоть раз? – спросила княжна внезапно изменившимся голосом.
Речь ясно шла не о брате, ибо Роза вздрогнула не подымая глаз.
– Ты его любишь?.. – промолвила Нита, понизив голос. – Только не обманывай!
– Всего-то раз я его и видела, – с расстановкой сказала Роза де Мальвуа, стараясь не выдать волнения. – Никого я не люблю. Все, что у меня здесь есть, – это мой братец.
Взгляни Роза в этот миг на принцессу, она увидела бы, как заблестели у той глаза и чуть-чуть зарделись щеки.
– Я-то его после видела, – сказала Нита, – несколько раз… в парке, на хорошей лошади, никогда никого с ним не было, и не здоровался он ни с кем… Можно подумать, ни одна живая душа не знает, как его зовут, никто не мог мне сказать, а я стольких спрашивала!
– А он тебя узнал? – спросила Роза.
– Не знаю, – отозвалась принцесса, – по правде сказать, даже не знаю.
При этих словах голос ее дрогнул, Роза невольно приподняла веки, и их взгляды встретились. Нита вся залилась краской, Роза, наоборот, побледнела и спросила по-французски, не в силах скрыть с каким трудом ей это давалось:
– Почему ты спросила про эту мастерскую Каменного Сердца?
– Ага! – воскликнула Нита, поймав этот мяч на лету и радуясь возможности прикрыть болтовней как ширмой обуревавшие ее чувства. – Я так и знала, что ты спросишь! Это страсть как забавно, судя по всему: прямо стоянка дикарей посреди Парижа! Посланцы другого мира! Если бы путешественник привез такое из Китая, никто бы не поверил! Базарный Лувр, да и только! А нравы-то! Эти господа говорят, что ирокезы ничто в сравнении с нашими бродячими актерами, а Каменное Сердце – так тот просто вылитый Бильбоке. О нем чего только не болтают! Что его совсем недавно отыскали в какой-то берлоге в ста футах под землей, и водевильщики хотят представить это на театре. Но это еще что; есть вещи куда занятнее. В душе эти папуасы сущие ангелы, хотя, глядя на них, нипочем не скажешь. Когда-то давно, в жуткий мороз, ночью они подобрали валявшегося прямо на улице юношу, как из романа, прекрасного, как купидон, умирающего от голода и холода… нет, погоди! Скорее от ран! Они его выходили, он поправился; они его усыновили, сделали хозяином, королем; устроили ему маленькие хоромы близ своих трущоб. Теперь это изысканный и благородный молодой человек, который выезжает верхом и принят в свете…
