Только они заняли свое место, «принцесса» сказала:
– Боюсь, я не смогу танцевать. У меня подкашиваются ноги и так ноет сердце… Мне надо на воздух… Уведите меня отсюда.
Пораженный Леон едва успел подхватить ее.
– Бога ради, Нита… Принцесса! – воскликнул он. – Что с вами?
– Идемте же! – оборвала его Маргарита, таща к застекленной двери в сад.
И вовремя: ведь стоило взволнованному Мальвуа отвести взгляд от нее, он заметил бы, как Нита, настоящая Нита, входит в залу под руку со своим кавалером.
Но он ничего не заметил: Маргарита успела отдернуть щеколду и увлечь его наружу.
– Закройте дверь! – приказала она.
Леон подчинился. Графиня заговорила снова:
– Мне так тяжко, господин Мальвуа. У меня никого нет! Мне страшно, очень страшно!
Леон, видя, как она дрожит, слегка обнял ее. Она прижалась к нему, тяжело дыша.
– Вам холодно в этом воздушном наряде… – сказал нотариус. – Вы вся дрожите.
– Пустяки! – сказала она. – Напротив, я горю, да, горю. Боже мой, господин Мальвуа, что вы обо мне подумаете…
– Я могу думать о вас только сердцем, сударыня, – проговорил Леон. – Для меня вы чисты, как ангел!
– Благодарю, о, благодарю вас! Роза мне так много говорила о вас, как вы великодушны, добры! Нам нельзя оставаться здесь, – продолжала она, вся трепеща. – Вы правы, сырость так и пробирает. Пойдемте! Но куда?
И она изобразила такое неподдельное отчаяние, что сердце Леона невольно сжалось. Вдруг она сказала:
– Пусть говорят и думают все что угодно! Пойдемте ко мне! Хочу, чтобы вы пошли ко мне!
Леон колебался.
– Вы боитесь? – спросила она.
Леон взял ее под руку, и они пошли вдоль задней стены дворца. Из окон падал снопами свет, но за запотевшими стеклами различались лишь неясные тени.
Пара молча поднялась по отлогому склону к обсаженной высокими деревьями аллее, соединявшей малый дворец с покоями графа.
Сквозь толстые стены до них доносились звуки бала, музыка и гомон. Маргарита остановилась перед застекленной дверью второго этажа, над бильярдной.
Оттуда, из-за задернутых занавесей, еле сочился тусклый свет.
Маргарита пальцем указала комнату графа и трагически прошептала:
– Там умирает человек из-за того, что хотел защитить меня!
Она двинулась дальше.
Одних этих слов достаточно, чтоб убедиться, сколь беспредельна была ее наглость. К цели она шла напролом, пользуясь любым оружием и действуя с той неколебимой твердостью, которая, по общему убеждению, присуща лишь поборникам правого дела.
У Леона кровь застыла в жилах, но мозг пылал.
Они подошли к двери флигеля. Маргарита отворила ее. В доме никого не было, что она прекрасно знала, распорядившись под благовидным предлогом удалить всю прислугу Ниты.
Пройдя прихожую, они попали в освещенную единственной лампой гостиную.
– Садитесь, господин Мальвуа, – сказала она, – вы у меня. Вы, молодой мужчина, находитесь в доме принцессы Ниты де Клар!
Леон сел, она осталась стоять. Леон смотрел на нее.
Сомнение ни на миг не закралось в его голову. Она подняла руку к маске, как бы собираясь открыть лицо, но снова отвела руку.
– Нет! – прошептала она. – О нет! Маска придает мне храбрости. Если бы вы видели мое лицо, я бы краснела, бледнела, дрожала. Мне нужна эта заслонка, а то не хватит духу!
Леон хранил молчание. Он ждал, охваченный вместе страхом и надеждой. Она порывисто сдернула шелковую шаль, как бы ненароком брошенную на круглый столик. Под шалью лежала пара пистолетов. Виконт Аннибал выполнил поручение.
– Видите! – приглушенно сказала она. – Вот что я тут держу!
Леон хотел было вскочить.
– Сидите, – сказала она, – это еще не все!
И, отодвинув пистолеты, добавила:
– Защитят они меня или… убьют? Сама не знаю! В иные минуты я теряю рассудок!
– Ради Бога, Нита! – вскричал Леон в страшном волнении. – Объясните, что все это значит?
Она наклонилась к нему и проговорила голосом, переходящим в шепот:
– Сейчас вы поймете, почему я не могла снять маску… Господин Мальвуа, мне передали, что вы любите меня. Если это так, вы еще можете спасти меня.
Радость была слишком велика, Леон задрожал, в глазах его помутилось.
Она молча ждала; было заметно, как под легким шелком трепетала ее грудь.
