– Дай вам Бог здоровья, Добряк Жафрэ!
– Не ори, Саладен! – прошептал Эшалот с полными слез глазами. – Кем надо быть, чтоб не сдохнуть со смеху!
Жафрэ приподнял отяжелевшие веки.
Полными ужаса глазами он огляделся вокруг… и увидел все тот же кошмар, только стократ страшней!
Жафрэ готов был уже завопить от отчаяния, но вместо этого снова начал чихать.
Птицы отвесили церемонный поклон.
– Дай вам Бог здоровья, Добряк Жафрэ! – повторил Гонрекен замогильным голосом.
И хор отозвался зловещим эхом:
– Добряк Жафрэ, дай вам Бог здоровья!
– Печь растопили, – раздался чистый тенор Каскадена, – давайте дичь!
Жафрэ в ужасе принялся протирать глаза. По знаку стервятника хор птиц заунывно и угрюмо затянул:
Уж попался ты, Жафрэ,
Доигрался ты, Жафрэ,
За грехи твои, Жафрэ,
Снесут голову тебе!
Ларифля фля фля, парифля фля фля…
Едва допели куплет, кукарекнул петух, каркнула ворона, заворковал голубь, заквохтала курица, крикнул стервятник, пискнула летучая мышь и ухнула сова.
И тут Саладен, на миг вырвавшись из любящих стальных объятий Эшалота, испустил нечеловеческий вопль.
Жафрэ, охваченный несказанным ужасом, вскочил на подкашивающиеся ноги, ухватившись рукой за мрамор каминной доски.
– Слушайте все! – приказал Вояка. – Срочно требуется дичь. Объявляю охоту открытой. Разойдись!
На мгновение воцарилась чудовищная неразбериха. Птицы злосчастного Жафрэ горестно верещали, за ними гонялись и сворачивали головы. Пара золотистых фазанов ухитрилась забиться меж ног своего покровителя и там нашла свою погибель.
– Попробуй-ка придушить хоть канареечку, детка, – говорил своему питомцу Эшалот. – Зверушек никогда не надо обижать, но это на жаркое. Ты теперь соску не сосешь, тебе тоже дадут!
Убийство фазанов отбросило объятого страхом Жафрэ назад в кресло.
– Так это не сон! – пробормотал он.
– В подобных случаях принято также говорить: «О Боже, что я вижу!» или же: «О небо! Верить ли мне своим глазам?» – бросил господин Барюк между двумя кукареку. – Вас сейчас разбудят, потрошитель мастерских.
– Охота закрыта! – провозгласил Гонрекен. – Это на вертел, поваренок! Остальные смирно! Просим занять позиции и присматривать за Добряком Жафрэ, пока не сготовится жаркое!
Жафрэ, ни жив ни мертв, закрыл глаза и сложил руки на своей впалой груди.
Он совсем проснулся, уверился, что все наяву, но откуда сие невероятное и грозное наваждение? В деревнях воры повязывают лица платком. Скорее всего, это воры, а то и убийцы, но к чему тогда это шумное представление? Убийцы и воры в Париже, как и везде, избегают шума.
– А ну-ка, мадемуазель Вашри, покажите, на что вы способны! Всю вашу грацию и дарование! Ну, коленку! Смелей! Альбинос, антраша! Дикобраз! Алле оп! Живей! – говорил стервятник, а его печальная злобная голова сотрясалась в бешеной пляске.
Балет театра Вашри был в разгаре.
Сова и мышь чудили что есть сил, петух скакал, выбрасывая шпоры, сороки семенили, аист и страус расхаживали огромными шагами, а голуби, выпятив грудки, топтались вокруг павлина, распускавшего свой великолепный хвост.
– Неужели тебе не смешно, оболтус! – говорил Эшалот Саладену. – А еще соску бросил! Посмотри, что папаша выделывает! Какой молодец был бы, будь у него пороков меньше, чем проворства! Вот этим па он и покорил сердце твоей несчастной матери.
– Стоп! – вскричал Вояка. – Пить хочу!
Птицы замерли на месте.
Гонрекен, должно быть, нарочно изучал походку стервятников. Он приблизился к Жафрэ и учтиво сказал:
– Если господин доволен своими рабами, пусть объяснит им дорогу, следуя которой они смогут отыскать погреб, где имеется вино.
Но сорока уже вошла с огромным подносом, уставленным бутылками.
Жафрэ прослезился. По своим птичкам он, заметьте, не плакал.
– По чарочке, братцы! – сказал Гонрекен, откупоривая первую бутылку. – Здоровье Господина Сердце! Как положено!
– Здоровье Господина Сердце! – дружно подхватил хор.
Жафрэ задрожал всем телом.
– А ничего себе жаркое, – провозгласил подмастерье Каскаден, – на славу удалось.
Симилор, чокнувшись с той, что зажгла огонь в его ветреном сердце, пропел:
– Ты само сладострастие, ты заноза в сердце молодого человека, решившего, что уже не способен любить, ибо одержал слишком много побед над самым прекрасным в мире полом! Чтоб выразить всю глубину моего обожания, нужен эзопов язык богов и Вольтера! Если ты обманула меня, я перебью всю посуду! Возьми мою руку, мое состояние, мое имя; забирай все! Сольемся в вечном объятии!
