— Набрался он, что ли? — ошалело спросил сотник у Стенхе. Никогда прежде ему даже и слышать не приходилось о хокарэмах пьяных или тем более о хокарэмах спятивших.
Стенхе промолчал.
Маву, сопровождаемый опасливыми взглядами, дошел до Савитри, забрался в покой, где жили хокарэмы, и завалился на постель как был — в крови и грязи, вспомнив только про сапоги, которые тут же, сняв, с силой запулил в дверь.
Стенхе сапоги поднял и аккуратно поставил у двери, взял смену одежды, вымылся на заднем дворе, распугав всех своим видом. Ужинать он пошел в людскую, а не, как обычно, в господскую трапезную, причем сделал это, когда все уже поели и разошлись — кто спать, кто в сад языки почесать. Повариха, неразговорчивая нынче, с трепетом подала ему еду. Он съел, поблагодарил и ушел под двери Савиной спальни.
Руттул тоже не потерял аппетита. В полном молчании он сидел за обеденным столом в компании двух офицеров его свиты, с Савиными немногочисленными придворными и Хаби; после ужина он прошел в свой кабинет, постоял в задумчивости у окна, глядя в вечернюю темень, потом принял какое-то решение и направился в покои принцессы.
— Заперто, — предупредил из темного угла невидимый Стенхе.
Руттул стукнул в дверь и сказал, повысив голос:
— Сава, открой, или я прикажу выломать дверь.
После нескольких секунд ожидания он услышал, как Сава отодвигает дверной засов; тогда он сказал негромко:
— Пошел вон.
Стенхе торопливо поклонился и скользнул мимо Руттула по коридору.
Сава отворила тяжелые двери. В комнате было темно.
— Зажги свет, — приказал принц, нашаривая кресло и садясь.
Сава вышла и вскоре вернулась с канделябром, в котором горели две свечи. Она посмотрела на Руттула: достаточно ли этого?
— Садись, — приказал принц.
Сава поставила канделябр на стол и села на табурет.
— Я хотел бы знать, — сказал Руттул, — как ты оцениваешь свое сегодняшнее поведение.
— Я не думала, что так получится, — проговорила Сава после недолгого молчания.
— Я тоже так полагаю, — сухо ответил Руттул. — Если бы полагал иначе, я приказал бы тебя как следует высечь. И не розгами, а плетьми.
Руттул подождал, скажет ли что Сава, но она промолчала.
— Итак, — спросил Руттул, — могу ли я надеяться, что впредь твои поступки будут более обдуманны?
— Мои поступки обдуманны, — возразила Сава. — Я долго размышляла, как мне избежать опеки Маву.
— А подумать, чем это может закончиться, тебе и в голову не пришло?
— Откуда я могла знать, что это будет так страшно?
— Что именно? Нападение этого негодяя?
— Это было отвратительно и страшно, — согласилась Сава. — Но самое страшное было потом.
— И какие выводы ты из этого сделала?
— Я не сделала никаких выводов, — сказала Сава напряженным голосом. — Ты сам утверждал: нельзя никогда говорить необдуманные слова, а я не готова разговаривать с тобой. Мне трудно говорить с тобой! Ты пришел попенять мне, укорять плохим поведением? Сделай милость, говори, только не требуй, чтобы я отвечала. Я не могу говорить с тобой! Я будто на десять лет постарела! У меня в голове все гудит! Я уже поплакала, а сейчас расплачусь вновь. А ты говорил, что в таком состоянии на люди показываться нельзя! Я уже кувшин разбила, и таз тоже, и все равно мне хочется кого-то ударить! Даже тебя!
Руттул выслушал сбивчивые выкрики Савы, а когда она замолчала, сказал спокойным голосом:
— Хорошо. Поговорим потом. А ты сейчас ложись спать. За час до рассвета тебя разбудят.
Сава спросила:
— Мы уезжаем куда-то?
— Нет, — ответил Руттул. — Это просто еще одна воспитательная мера. Я хочу, чтобы ты присутствовала при казни.
Сава замерла:
— При казни? Чьей?
— А ты не знаешь? — небрежно бросил Руттул и пояснил: — Я приказал повесить Маву.
Сава молчала, потрясенная. Потом она вскочила на ноги:
— Вы не смеете! Маву не ваш слуга, а мой!
Руттул тоже перешел на это старинное, редко кем потребляемое, а потому чопорно-официальное «вы».
— Нет, я имею на это право, — возразил он. — Вы забыли закон. Муж имеет право распоряжаться имуществом жены. А я ваш муж, если помните.
— Это жестоко, — сказала Сава.
— Это необходимо, — ответил Руттул. — Я доверил ваше воспитание слугам; к сожалению, у меня слишком мало времени, чтобы заниматься вашим воспитанием самому. Но я полагал, люди, которым я поручил это, хорошо справляются со своими обязанностями. У меня не было повода усомниться в их добросовестности, теперь же я вижу, что ошибся. А ошибки нужно исправлять. Смерть Маву послужит предупреждением остальным. Конечно, Стенхе больше Маву заслужил наказание, но Стенхе слишком опытный человек, чтобы я мог так просто пожертвовать им. А от этого обалдуя Маву проку все равно нет…
