– Однако маленькая голубка должна выйти замуж, – запротестовал Алкуин. – Разве ее не для этого учили?
Непонятно, но его простое замечание вызвало гнев у повелителя. Шарлемань велел Алкуину уделять внимание умам девушек и никогда больше не заговаривать об их замужестве. Впредь всем британским сборщикам шерсти и рыбакам запрещалось высаживаться на побережье Шарлеманя. Одновременно он запретил Элише, византийскому полукровке, приближаться к Ротруде. Шарлемань сказал, что опьяненный двор Константинополя отнесся пренебрежительно к его дочери, что могло быть, а могло и не быть правдой.
Алкуин больше ничего не сказал по этому вопросу, полагая, что этот гнев – просто результат плохого настроения его повелителя. Однако в этом проявилось своенравие Шарлеманя. Он жаждал слышать звонкие поющие голоса своих девочек и следил взглядом за их легкими движениями, когда они ехали верхом вслед за ним в очередной поездке. Он не мог отказаться от этих радостей и под тем или иным предлогом удерживал их от замужества, хотя Ротруда и Берта были уже достаточно взрослыми для мужских объятий.
Возможно, потому, что они облегчали его усталость, или потому, что Фастрада перенесла свою неприязнь на дочерей Хильдегарды, Шарлемань еще больше приблизил их к себе. Стали поговаривать, что он любит своих дочерей до безумия, и это мало походило на просто отцовскую любовь.
Среди паладинов Ангильберт, со своей стороны, стал верным рыцарем дочери Шарлеманя Берты. Будучи наставником этой девушки, Ангильберт мог гулять с ней в одиночестве; испытывая в прошлом те же чувства к ее матери, человек поэзии теперь страстно стремился к веселой красивой дочери.
– Она голубка, – согласился с ним Алкуин, – но коронованная голубка.
– Нет, – воскликнул Ангильберт, – она никогда не будет, согласно королевскому запрету, носить корону! Чтобы угодить ему, она должна быть песней, ласкать взор своей красотой, быть голубкой в клетке.
Он не мог говорить откровенно, как это делал когда-то Адальгард, с повелителем страны франков. Также не мог он с легким сердцем обучать девушку извлекать мелодию из струн арфы или звонким голосом петь хвалебные гимны. Будучи старшим по возрасту и глубоко влюбленным, Ангильберт представлял ее безжалостно приговоренной к непорочности, как ее тетя Гизела, или к порабощению, как Хильдегарда, ее дорогая матушка.
У Берты не было подобных опасений. Она гримасничала, стараясь подразнить его, она танцевала перед ним на тропинке, и, когда он продолжал хранить угрюмое молчание, она ласково спрашивала: «Что вас печалит, мой друг?»
И она крепко обнимала его своими сильными молодыми руками.
Спустя годы, когда Шарлемань попросил своего паладина описать Берту в стихах, Ангильберт написал: «Она светится, как цветок из венка ее служанок. В ее мелодичном голосе, ясном лице и гордой походке отражается образ ее царственного отца».
Шарлемань остался доволен стихами.
Глава 6
ОПАСНОСТЬ НА ВОСТОКЕ
Едва закончился 786 год, Шарлемань отправился освобождать свою восточную границу, хотя это не представлялось возможным. Осенью на совете паладины резко выступали против. Герольд, брат Хильдегарды, хранитель Баварской марки, рассказал, насколько горд был Тассилон в своем стремлении сохранить независимость в горах Баварии, и, если на него нападут, он моментально объединится с сильными аварами. Тассилон уже убил франкского графа, хранителя итальянской границы.
– За это, – настаивал Шарлемань, – он должен предстать перед судом страны франков и быть судим.
Он не мог простить своему кузену Тассилону старого преступления – дезертирства и нового предательства – как понимал это Шарлемань, – состоявшего в поисках союза с его врагами именно тогда, когда ему приходилось тяжелей всего в саксонской войне.
Честный Герольд описал, насколько безопасно чувствует себя Тассилон за естественными укреплениями Баварских Альп, окруженными ущельями и озерами, которые протянулись до Зальцбурга и истоков Дуная в стране аваров. Герольд добавил, что Тассилон обладает силой могущественного короля и его просто так не обойти.
– У нас есть друзья в баварских церквях и монастырях. Пошли приветственные послания, добрый Герольд, епископу Зальцбурга и добавь, что мы навестим их до следующего Рождества.
