– Неверный и лживый народ! – обрушивался Карл на своих паладинов.
Адальгард как-то странно посмотрел на короля:
– Я утверждаю, что их вдохновляет сам дьявол. Во всяком случае, что-то есть.
– Отыщи ту силу, что движет ими, – в свою очередь, заметил Ангильберт. – Уничтожь ее, и тогда твоя милость сможет заключить с ними прочный мир.
Карл дал выход своему гневу, излив его на поэта-монаха:
– Какая сила заставляла целый народ – нет, множество народов, объединившихся между собой, – радостно погибать от мечей франков, воспевая собственное мужество, а на следующий год, подобно бессловесным животным, покорно принимать наказание?
– Обычно какой-нибудь вождь бунтует против тебя, – ответил Ангильберт. – Я полагаю, саксов настраивает на борьбу некий Витукинд. Если это так, мы должны найти его и решить проблему, похоронив врага.
– Каким образом?
Ангильберт смог только предложить подвергнуть пыткам некоторых саксов, чтобы они выдали неуловимого вождя, могущего оказаться языческим жрецом, колдуном или обычным бунтовщиком.
Карл долго размышлял над загадкой Витукинда. Король франков смирил свою гордыню, чтобы добиться мира в Пиренеях, однако не мог восстановить спокойствие и порядок по ту сторону Рейна. А со всех сторон его, как волки, окружали другие враги-язычники: даны – с морского побережья, венды, славяне и авары – страшные всадники с востока. Как волки, крадущиеся в ночи, шарахающиеся от огня, зажженного цивилизованным человеком, они ждали, когда погаснет огонь или когда появится лидер, способный их объединить для того, чтобы лишить его, Карла, жизни и сожрать его плоть. Волки не действуют сообща, кроме тех случаев, когда, ведомые инстинктом, они набрасываются на свою добычу, чтобы убить ее. Теперь, похоже, это был человек по имени Витукинд, живущий среди волков и командовавший ими, указывая, когда выходить на охоту, а когда укрываться в логове.
В жилах у Карла текла крестьянская кровь, благодаря которой он чувствовал себя в лесу как дома и понимал инстинкты животных.
Более того, лежа ночью без сна, в полудреме, он мыслями возвращался в рощу Ирминсула. Он приказал срубить огромное дерево, которое, между прочим, почитали как бога. Однако в полусонных воспоминаниях Карла на землю рухнул только ствол дерева. А в вышине осталось что-то огромное и бессмертное, копытами упиравшееся в землю, а головой касавшееся звезд. Этот бог по-прежнему оставался там, обозревая с высоты дикие саксонские земли.
Когда Карл сбросил покрывало и приказал подать зажженную свечу, сон улетучился. Открыв лежавший на столе требник, он уставился на рукописные строки, притворяясь, что повторяет «Отче наш», а на самом деле выискивая некий знак, чтобы разобраться в тех словах, на которые указывал его палец. Слова никак не могли открыть тайну саксонского леса.
Как-то вечером Карл покинул Дюрен пешком в сопровождении нескольких простолюдинов, тащивших бочонок с пивом. Земля была мерзлой от зимнего холода, но Карл не пошел по дороге, а углубился в путаницу звериных троп и вышел к роще, в которой жили дряхлые менестрели, и свет звезды осветил ему хижину. Двое из этого племени сидели и дремали над тлеющими углями и сразу стали жаловаться, что Карл давно им ничего не дарил.
Без своей арфы певцы выглядели так же, как любые другие волосатые лесные отщепенцы. Когда Карл наполнил протянутые ладони серебряными пенни, они перестали ворчать; после выпитого пива у них развязались языки. Карл восхвалял их за предвидение событий и предсказание бедствий.
Старые притворщики хитро посматривали на короля франков и ничего не отвечали, пока не выпили все пиво. Тогда Карл попросил этих мудрых лесных жителей предсказать ему, когда он уничтожит своих врагов – саксов.
Певцы облизывались и говорили, что давно голодают. Карл пообещал прислать им утром седло свиньи.
Один из менестрелей сказал, что предпочитает оленину, как и их любимый вождь, неустрашимый в сражениях король. Их вождь-боец, пророчествовал он, станет повелителем саксов тогда, когда высохнет кровь от последнего человеческого жертвоприношения.
Карл разгневался. Эти язычники умерщвляли быков или людей-пленников, чтобы пролить кровь, как вино, для своих богов. Было и так ясно, что когда они это прекратят, то станут христианами и его подданными.
