Если бы рука другого императора из Константинополя протянулась к нему, чтобы оказать помощь подобным образом, они вдвоем смогли бы обезопасить берега материка, даже потеряв при этом острова.
Шарлемань лелеял эту надежду. Он потерпел неудачу в спуске на воду сильных флотилий; его неуклюжие суда из невыдержанной древесины были рассеяны, словно порывами сильного шквала. Усевшись за серебряный стол, Шарлемань изучал план огромного города Константина. Конечно, здесь имелись обширные гавани, и арсенал, и скопление зданий, называвшееся университетом, где – как рассказывали его посланники – греки изготавливали неугасимое пламя – морской огонь, горевший на воде. Этот греческий огонь[40] мог уничтожить вражеские корабли.
Кто из его посланников был в Константинополе? Гуго, молодой граф из Тура, и епископ Амальгар. Гуго честно сообщил, что мирный договор не может быть подписан, потому что слабого Михаила отправил в ссылку более сильный воин по имени Арминиан. Никто не мог сказать с уверенностью, что знает политику этого Арминиана, если не считать, что последний с неодобрением относился к изображениям святых… Странно, что Ирина, такая расчетливая женщина, привязалась к священным образам… Шарлемань ждал возвращения Амальгара с подписанным мирным договором.
С потерей Карла и Пипина его все время одолевало беспокойство. Он всецело полагался на этих двух сильных сыновей. Теперь он трудился в одиночку, используя свой костяной посох, словно это был новый вид скипетра, медленно расхаживая с непокрытой головой по разрушенному коридору в ожидании вестей, которые облегчили бы его страдания.
Шарлемань считал недели до того дня, когда сможет наконец отложить в сторону свой посох, снять королевские одежды, оседлать коня и отправиться на охоту. Когда он сможет отправиться в Арденны со своими охотниками, проклятая лихорадка отпустит его, и он сможет спать до восхода солнца, когда тени от ветвей деревьев четко обрисуются на крыше его шатра у него над головой.
Но прежде в Ахене состоится благородное собрание сеньоров и определятся планы на будущий год.
Когда он сообщил об этом Бурхарду, коннетабль молча кивнул в знак согласия.
– Бернард должен приехать на собрание из Павии, Адальгард может подождать в Риме.
Его офицер согласился и мрачно добавил, что маркграф с Бретонской марки не может оставить своего поста из-за волнений среди бретонцев. Следует также исключить вельмож с Баскских гор и Гаскони – они дезертировали из войска в Аквитании.
При этих словах в пожилом короле пробудились воспоминания. 35 лет назад Роланд – страж Бретонской марки – вместе с войском пал от рук басков при Ронсевале, месте, о котором сейчас не говорили.
– Ты сказал, что баски дезертировали? – переспросил Шарлемань.
Резкий тон его голоса насторожил командующего вооруженными силами франков.
– Докладывают, всемогущий король, что они покинули знамя короля Людовика и исчезли в своих горах.
– Куда повел Людовик свое войско?
– По Эбро на Уэску.
Шарлемань это знал. От офицера он ждал только подтверждения. Лежавшая рядом с Сарагосой Уэска взбунтовалась.
В памяти Шарлеманя всплывали красные горы Испании – страны предательства и скрытой опасности – на фоне прозрачного голубого неба. Он ощущал жар палящего солнца на рассвете. Мысленно он оценивал беззаботность Людовика, его слепую веру в защиту Господа. Баски растворились в своих горах. И вновь он копался в своей памяти, прислушиваясь к предупреждению прославленного воина, Гильома Тулузского. Нависшие над дорогой пустынные вершины были знаком опасности, поэтому пастухи увели свои стада. Воспоминания пробудили дурные предчувствия.
У него остался только один сын. Все то, что он создал своим трудом, теперь зависело от жизни и здоровья Людовика, наследника. Оброненные горящие факелы уничтожили массивный и прочный мост через Рейн. Насколько более непрочной была власть над множеством людей!
– Господин коннетабль, – официальным тоном заявил Шарлемань, – немедленно передайте моему сыну Людовику мою волю и приказ: как можно скорее вернуться с берегов Эбро вместе со своим штандартом и вооруженными рекрутами.
