Так, в возрасте 68 лет в начале лета 810 года, опечаленный смертью дочери Ротруды, Шарлемань отправился искать сражения с норманнами. Непросто было вынудить сражаться на суше моряков, привыкших ходить вдоль побережья на своих кораблях.
Когда он покидал свой шатер на первой придорожной стоянке, произошло одно событие. Эйнгард, увидевший это, не придал ему большого значения, хотя позже вспомнил о нем.
«Перед восходом солнца он покидал лагерь, чтобы продолжить путь, – объяснял Эйнгард, – когда вдруг увидел ослепительный огненный шар, падающий с неба. Он прочертил дугу по безоблачному небу справа налево, и лошадь, на которой ехал Шарлемань, рванулась вперед, сбросив его на землю. Он так тяжело упал, что сломалась пряжка плаща и разорвалась перевязь меча. Когда слуги подбежали к Шарлеманю и освободили его от оружия, он не мог встать без их помощи. Легкое копье, которое было у него в руках, нашли в 20 с лишним футах от места падения».
Шарлемань, отяжелевший с годами, кроме того, при падении находился в полном боевом вооружении. Впоследствии он стал прихрамывать на одну ногу.
В то время это не казалось дурным предзнаменованием. Отец и сын Каролинги встретились и стали лагерем на Везере, и их разведчики не заметили никаких признаков присутствия норманнов. Шарлемань спокойно ожидал в своем шатре, время от времени охотясь в лесу. Там они узнали о том, что Годфрид убит и корабли данов отплыли домой в Скандию, где новый король просил мира с Шарлеманем. Удостоверившись в правдивости этих вестей, он сам отправился домой.
Вблизи Венеции, от чумы или какой другой болезни, умер Пипин, правитель Италии. Временами совершенно неуправляемый, из трех сыновей он был самым сильным и стойким.
Прибыв в Ахен, Шарлемань сразу же вызвал к себе Адальгарда, которому безоговорочно доверял:
– Ты отправишься в Ломбардию, ты построишь гробницу моего сына в базилике в Медиолануме (Милане), потому что он правил той землей. В базилике Святого Петра ты объявишь о том, что его юный сын Бернард является королем лангобардов и всех тех, кто был подданным его отца.
Адальгарду предстояло еще многое сделать. В Павии ожидал Спатарий из Константинополя, искавший Пипина. Посла необходимо встретить и с почетом препроводить в Ахен к Шарлеманю. «Потому что он – звено мира между двумя империями. И если венецианские дожи встанут камнем на пути этого мира, то пусть Спатарий знает, что камень уберут, а Венецией будет править всемилостивейший владыка Константинополя. Пусть он знает, что мир будет установлен».
Границы христианского мира должны быть неприкосновенны, невзирая на чуму, смерть и приграничных язычников. Поэтому Эгберт отправился за море, чтобы править Англией, а молодая Венеция осталась свободной и избежала тех бед и несчастий, которые обрушивались на империю Шарлеманя. Из Кордовы ожидали послов с известиями о мире.
Дородный хромой человек трудился в Ахене и был полон решимости привести свои дела в порядок. Тем самым в эти несколько месяцев он влиял на все происходящее во внешнем мире.
С окончанием эпидемии чумы смерть нанесла самые страшные удары. В Сен-Жилле умерла праведница – его сестра Гизела; в Прюме смерть унесла первенца Шарлеманя, Пипина Горбуна, когда-то воображавшего, что он мог бы восседать на троне.
Напоследок писцы записали в анналах: «Карл, старший сын великого императора, умер на второй день декабря во время вечерни; император всю зиму провел в Аквусе (Эксе)».
– Он был надеждой империи! – кричали паладины, оплакивая смерть командующего императорскими армиями и при этом, возможно, самих себя.
Шарлеманя глубоко охватило чувство потери. Он ставил перед Карлом самые трудные задачи, и тот с честью оправдывал свое имя. Возможно, он обращался со своим сыном слишком сурово, когда тот был мальчиком; Карл не был женат; в юности он обручился с дочерью короля Мерсии, как и Ротруда была помолвлена с юным императором Константинополя. Даже Гизела – Шарлемань с трудом вспомнил об этом – когда-то была помолвлена с кем-то по лангобардской королевской линии. Он не позволил совершиться этим бракам. А что, если бы они покинули его, чтобы сесть на престолы в дальних странах? Он не мог себе этого даже представить.
