Мою память ещё несколько раз испытывали. Король велел продолжать учить наизусть священные тексты, а неугомонная родительница для того же самого раздобыла где-то Аристотеля на латинском языке. Учение о вечной несотворимой и неуничтожимой материи захватило меня. Вот оно стройное и величественное мироздание, не зависящее ни от лишённой всякой логики Троицы, ни от Афины, питающейся горелым мясом. Увидев эту картину, я почувствовал такой восторг, что мне захотелось упасть на колени и благодарить Бога... Вот тут-то и возникла загвоздка. Бога вовсе не было в этом несотворимом мироздании! В смущении я закрыл труд Аристотеля и принялся доучивать Евангелие от Марка — это хотя бы приказ короля.
Лошадь вернули баронессе Имме, она гордо разъезжала возле замка. Я редко её видел, проводя целые дни в библиотеке. Мне предстояло стать одним из королевских переписчиков, а для этого помимо грамотности требуется немалая красота букв.
Однажды, спеша к учителю письма, я столкнулся в коридоре с баронессой. Преградив мне дорогу, она строго спросила:
— Мальчик, поцелованный молнией! Тебя кто-нибудь ещё кроме молнии целовал? Вот так?
Напрыгнув на меня, она показала, как именно. Потом отскочила словно козочка и, хохоча, убежала.
Некоторое время я стоял, подобно Палладиуму. Встряхнулся и на негнущихся ногах продолжил свой путь в библиотеку. Произошедшее так озадачило меня, что весь день я думал только о баронессе, из-за чего делал ошибки, кляксы, а один раз даже ухитрился проковырять дыру в пергаменте. Учитель посмотрел на дыру внимательно. Отвесил затрещину, а потом спросил:
— Девица-то хоть красивая?
* * *
...Через несколько дней баронесса встретилась мне на лужайке у замка. Проскакав мимо во весь опор, она обернулась. Поворотила лошадь и уже неспешно подъехала ко мне. Усмехнулась и завела пространную беседу об украшении букв.
Если честно, ничего она не понимала в книжном деле, а может, даже и читать не умела, но ...я почему-то шёл за ней, будто привязанный, и отвечал на все её глупые вопросы. Меня угнетала мысль, что моя мать сейчас, скорее всего, наблюдает за нами из окна — она же постоянно высматривала и выслеживала всех. Но я продолжал тащиться за баронессой. Когда своды леса накрыли нас — она спешилась и, привязав свою ненаглядную кобылку к дереву, предложила поискать ягод. Не знаю точно, что бы мы нашли в кустах. Подозреваю, всё же не ягоды. Но не успели мы сойти с дороги, как послышался стук копыт и весёлый голос Карла:
— Знакомая лошадка! Но где же её хозяйка? Неужели скушали волки? Ай-ай-ай!
В ответ раздались причитания Гимильтруды:
— Ах! Ужас! Моя бедная племянница! Нужно немедленно найти её!
Имма, поморщившись, начала выбираться на дорогу, я за ней.
— Что-то захотелось лесных ягод. Я велела ему сопровождать меня! — гордым тоном объяснила баронесса, протягивая своей тётке несколько земляничин. Карл незаметно подмигнул мне и сказал:
— А ты очень кстати попался на глаза. Будешь читать нам вслух по утрам, а то у Луция-римлянина от старости выпали зубы. За его шепелявостью трудно понять смысл текста.
После этого они втроём ускакали, а я, разумеется, пошёл пешком.
Теперь забот у меня прибавилось. Каждый день с обеда до вечера я обучался у переписчика, а утренние часы проводил у Его Величества, читая ему разные книги. Особенно он любил блаженного Августина «О Граде Божием». Его глаза становились задумчивыми тогда, и он говорил:
Мы построим этот Град, вот увидишь, Афонсо!
Я чувствовал себя счастливым в такие моменты. Ещё бы! Сам король делится со мной своими планами. Да ещё и баронесса проявляет внимание... Однако радости моей суждено было закончиться довольно быстро.
Однажды утреннюю тишину разрушил звук рожка у ворот замка. Ещё он не отзвучал, а мать уже бежала ко мне с известием:
— Королева Бертрада приехала. С какими-то незнакомыми людьми. Будь осторожен.
Гулко простучали шаги по коридорам, прожурчали тихие речи. Замок замер, будто в преддверии грозы. И гроза разразилась. Через некоторое время мы услышали, как кто-то бежит, всхлипывая. Мы подумали, что это — маленький Пипин, но уж слитком тяжело для ребёнка звучали шаги. Всхлипы затихли в конце коридора и вдруг перешли в рыдания, вовсе не детские. Рыдала королева Гимильтруда, совсем недалеко от нашей комнаты. Негромко, но так душераздирающе, что я рванулся было на помощь. Мать резко одёрнула меня:
