– О-о-о, Цоронго Дханин! О-о-о, Цоронго Дханин, о-о-о-о-о!!!
Эти слова вмиг заставили его сжаться, затем дернуться в испуге, ибо в сознании вспыхнули факелы, полетели больно разящие копья. Он рыкнул и повалился на бок, пытаясь найти защиту в спасительных водах реки. С берега донеслись вопли ликования – двуногие, видимо, по-своему истолковали его изящный нырок. Немного поплавав, слон выбрался поближе к берегу и, стоя по брюхо в воде, вновь посмотрел на двуногих. Никаких факелов, никаких копий. Двуногие, стоя на берегу, весело приплясывали, играли на бубнах и флейтах и громко распевали гимны, посвященные ему, божественному слону редкой окраски – светлой, будто в сплав его кожи входило серебро. И в словесную вязь этих гимнов то и дело вплетались еще недавно такие страшные слова «Цоронго Дханин», но теперь они не сопровождались болью и ожогами от копий и факелов, теперь они осеняли собою ни с чем не сравнимое наслаждение купания и утоления давней жажды.
Слон вполне мог бы переплыть на другой берег и там попытаться сбежать от двуногих, но он вдруг почувствовал странную связь с ними, этими гадкими тварями, почувствовал благодарность к ним за то, что они привели его к реке и дали насладиться ласковыми водами. Словно бы не они же, эти самые двуногие, держали его столько времени взаперти! Об этом он забыл, ибо слоны по природе отходчивы, и в памяти их быстро стирается злое, если его заслонит доброе. Сейчас двуногие вели себя как ангелы. Они слали ему свои восторги и не делали ни намека на то, что пора бы ему вылезать из воды – купайся сколько хочешь, хоть вовсе живи там. И он не торопился, всем своим видом показывая, что омовение еще только-только начинается.
На закате его привели обратно в загон. Он послушно брел, не делая никаких попыток сбежать, и когда вернулся, то и сам плен показался ему отныне не таким кошмарным, ежели время от времени его будут водить на реку. А кормят-то ведь так сытно и вкусно, как не очень-то прокормишься на воле, где еще надо сильно поискать таких замечательных плодов.
Однако спустя несколько дней начались новые бедствия. Двуногие стали вязать слонов.
Делали они это так: один конец толстой веревки привязывали к дереву, растущему вне загона, другой конец перебрасывали через частокол и им опутывали задние ноги слона. Но и этого мало.
Другую веревку, так же привязав к дереву вне загона и перебросив через частокол, петлей завязывали вокруг шеи спутанного слона. Не сразу поняв, что произошло, закабаленные животные поначалу вели себя смирно, но вскоре, почувствовав, что отныне они сильно ограничены в перемещениях, начинали беситься, рыть бивнями землю, рвать и топтать ногами кусты, если таковые обнаруживались в пределах досягаемости. Но чем больше они буйствовали, тем сильнее натирали себе веревками шкуру, до кровавых ран, вокруг которых тотчас начинали кружиться полчища мух. Другие слоны, еще не спутанные, подходили к своим несчастным собратьям и старались утешить их нежными прикосновениями хоботов – а чем еще могли они помочь им?
Распутать веревки? На это они были способны, да вот беда – не догадывались!
Светлый слон недоумевал, как это они позволяют двуногим связывать себя, но однажды он, основательно позавтракав принесенными ему бананами, вскоре почувствовал какую-то непреодолимую сонную одурь, от которой очнулся лишь к вечеру, и увидел себя связанным. И он точно так же, как остальные, рыл бивнями землю, ревел, рвал и топтал кусты, сходил с ума, но ничего не мог поделать. На шее и ногах у него образовались потертости и раны, в которых вскоре начали копошиться насекомые. Жизнь снова стала адом.
Причем он вдруг заметил, что его мучителями вновь были те же двуногие, которые некогда осыпали его копьями и факелами, когда он пытался прорваться на волю, разрушив ворота загона.
А те, добрые двуногие, коим он до сих пор был благодарен за путешествие к реке, куда-то запропастились, предоставив злодеям издеваться над слоновьим племенем. Где же вы, милые, веселые?! Придите, защитите, освободите от пут! Он ждал и молил их поскорее явиться, и в один прекрасный день мольбы его были услышаны. Злые двуногие исчезли, а добрые – появились, хлынули в загон со своими флейтами и бубнами, весело приплясывая и распевая песни.
