Когда Гаспар де Колиньи указал королю на опечаленные лица придворных, Людовик XIII резко ответил ему:
– Какой бы я был король, если бы позволил себе питать те же чувства, что и мои подданные!
* * *
Что же касается Анри дю Плесси-Ришелье, то он не оставил после себя ничего, кроме долгов.
После этого Арман-Жан дю Плесси-Ришелье, понимая, что отчаянно нуждается в поддержке людей, которым он мог бы доверять, стал «подтягивать» наверх своих родственников и друзей. Например, Амадор де Ля Порт (брат матери) был назначен губернатором Анже, маркиз Урбен де Майе-Брезе (муж младшей сестры Николь) стал капитаном гвардейцев, а позже, в 1632 году – маршалом Франции и т. д. Таким образом, наш герой начал играть все более важную роль при дворе Марии Медичи, создавая политическую базу для того, чтобы диктовать свою волю в ее делах, в назначениях на должности и в расходовании материальных средств.
Война между матерью и сыном
Закулисная глухая вражда постепенно
перерастала в открытое столкновение.
Андре КАСТЕЛО
Но это все будет позже, сейчас же Арман-Жан дю Плесси-Ришелье вновь должен был встретиться с Марией Медичи, и 27 марта 1620 года он уже был у нее. До него у нее уже побывала делегация, состоявшая из графа Филиппа де Бетюна и богослова Пьера де Берюля. В их задачу входило всеми правдами и неправдами отдалить королеву-мать от герцога д’Эпернона, но выполнить задуманное им не удалось. Вместо этого Мария Медичи написала несколько писем своему сыну, оправдывая свой побег и излагая свои взгляды на управление королевством. При дворе, тем не менее, сочли возможным трактовать ее побег как похищение, совершенное «проклятым д’Эперноном», а это позволяло вести с «жертвой» переговоры.
Когда наш герой прибыл, он прямиком направился к герцогу д’Эпернону, а тот привел его к королеве-матери, окружение которой смотрело на визитера с нескрываемым подозрением. Они-то не покинули Марию Медичи в Блуа и вынуждены были сносить все унижения, а посему епископ Люсонский для них был «изменником», «человеком де Люиня» и «представителем противоположного лагеря». Однако (и в этом ему следует отдать должное) он был и единственным среди всех присутствующих дипломатом, то есть человеком, готовым выдать все, что угодно, кроме своих собственных чувств.
При поддержке красноречивого Пьера де Берюля Арман-Жан дю Плесси-Ришелье быстро достиг соглашения, которое, не задевая лично герцога д’Эпернона, в то же время не лишало королеву-мать надежды со временем вернуться ко двору.
Оно было подписано 30 апреля 1620 года в Ангулеме. По сути, это был мирный договор, но речь тут шла не об отступлении короля, чья армия уже стояла в нескольких лье от убежища Марии Медичи, а лишь о намерении сына примириться с матерью. Именно Людовик XIII, проявив благоразумие, призвал будущего кардинала де Ришелье, чтобы тот побудил королеву-мать вступить в переговоры. Точнее, это наш герой побудил короля к этому, сделав вид, что его призвали лишь выполнить задуманное. И хитроумный дю Плесси выполнил свою миссию блестяще – так, что обе стороны остались им весьма довольны, искренне веря, что он отстаивает именно их позиции. В благодарность за эффективное посредничество король позволил матери сделать Армана-Жана дю Плесси-Ришелье своим канцлером, а та с готовностью вновь приблизила к себе человека, которого еще совсем недавно все в ее окружении называли «гнусным шпионом».
По словам биографа Ришелье Роберта Кнехта, «это соглашение широко представлялось как триумф епископа».
Согласно договору, Мария Медичи получила право на так называемые «места безопасности», для чего она вынуждена была отказаться от Нормандии и принять на себя губернаторство в Анже, Шиноне и Пон-де-Се – городах, имевших стратегическое значение благодаря мостам через Луару. При этом наш герой предпочел бы, чтобы ей дали город Нант, предоставлявший пути возможного отступления по морю.
Биограф кардинала де Ришелье Энтони Леви пишет:
«Дю Плесси приободрил Марию Медичи, завершив меморандум заявлением о том, что если она, живя без интриг в выданном для нее месте, по-прежнему будет подвергаться гонениям, он первым заявит о том, что власть в государстве подчинена личным интересам, с явным намеком на то, что король в таком случае потеряет свой авторитет. Этот меморандум был важен потому, что, во-первых, успокаивал враждебные чувства в окружении королевы-матери, а во-вторых, свидетельствовал о том, что дю Плесси <…> вовсе не был жадным до власти заговорщиком».
