А тем временем мачеха все больше втягивала Сфрагис в круг своих обязанностей. Сфрагис звали на кухню, Сфрагис поручали готовить еду вместе с поварихой, Сфрагис посылали на базар вместе со служанкой. Дни неслись каким-то сумасшедшим ураганом, и Сфрагис чувствовала, что жизнь ее немногим отличается от жизни рабыни в харчевне.
Как-то, застав отца одного, Сфрагис спросила его, хочет ли он поехать в Пальмиру. Она призналась, что ей очень трудно угождать мачехе и что, если бы они переехали в Пальмиру, она стала бы жить у Байт, потому что Байт непременно забрала бы ее к себе, и они были бы счастливы.
Отец слушал Сфрагис с лицом печальным и унылым. Он долго молчал, а потом признался, что, живя среди сирийцев, он никогда не знал, как вздорны сирийские женщины.
— Ты права, Сфрагис. Эта улыбающаяся женщина, мать пятерых моих детей, в сущности, вздорная и злая. Мне и самому очень трудно. Я стараюсь не показывать этого. Но изменить ничего нельзя. Она никогда не согласится покинуть Сидон, здесь ее родичи. А может быть, ты останешься, Сфрагис? Ты невеста, мы отдадим тебя замуж…
— Я должна покинуть Сидон, отец. Я устала от тяжкой жизни в рабстве и теперь очень нуждаюсь в любви и согласии. Байт любит меня, и отец ее, Хайран, очень добр ко мне. Мне было с ними хорошо. Я отогрелась после страшной голодной жизни в харчевне. Ты и представить себе не можешь эту страшную жизнь. Десять лет я страдала оттого, что голодный червь точил меня. И разве справедливо, что я не смогу взять себе вдоволь еды? Все закрыто в твоем доме. Ты знаешь об этом?
— Знаю. Но ничего сделать не могу. Я не переношу криков и ссоры. Я стараюсь не думать об этом. Но как помочь тебе, Сфрагис? Ведь я не могу ее обидеть. Она мать моих детей. Я бы хотел отдать тебя замуж.
Они долго говорили. Каждый рассказывал о своей тяжелой жизни за прошедшие годы. Сфрагис говорила о том, что если ей нельзя будет вернуться в Пальмиру, то она лучше будет служанкой в чужом доме, чем жить рядом с этой улыбающейся злодейкой и страдать от голода, боясь взять лепешку.
— Я подумаю, дочь моя. Не обижайся, Сфрагис. Ты была еще маленькой, когда мы расстались. Но мать твоя знала, что я никогда не отличался решительностью. Я всегда умел хорошо работать, а вот защитить свое достоинство я никогда не умел. Твоя мать была добрым, хорошим человеком, и мне с ней было хорошо. А что есть сейчас — ты видишь сама. Я виноват, но изменить ничего не могу. Должен признаться тебе, Сфрагис, что эта женщина завладела всем моим достоянием. В ее ларцах драгоценности, которые я мог бы продать, чтобы иметь деньги для поисков твоей матери. Но мне их не получить. Я богат и беден одновременно. И еще я боюсь, Сфрагис, что дети мои унаследуют от нее дурные черты. И настанет день, когда я буду стоять с протянутой рукой, как тот слепец, который стоял много лет с протянутой рукой у дверей моей лавки.
— Но даже по законам Сидона каждый имеет право на какую-то часть достояния, — ответила Сфрагис. — Я имею право хоть на какую-то малость? То, что мне положено, я хочу получить. И я потрачу это на поиски матери. Но прежде я отправлюсь в Пальмиру. Прости меня, отец, но там мой дом. Там меня ждут и будут мне рады.
Мерион не сразу решился на разлуку с дочерью, которая была ему дороже всех его детей. Но он понимал, что несчастье, случившееся с девушкой, обязывает его уступить ей, выполнить ее желание. Ведь он не может устроить ей спокойную, обеспеченную жизнь, которую Сфрагис заслужила своими страданиями. Он не признался дочери, но деньги на учителей он дал жене на следующий же день. Он просил ее договориться с одним старым мудрецом, который учил грамоте сыновей соседа. Сам Мерион не сделал этого, желая оказать доверие жене и надеясь на ее доброе отношение в ответ. Однако деньги, оставленные ей для учителя Сфрагис, были положены в ларец, а Сфрагис было сказано, что она уже стара для того, чтобы учиться грамоте: «Поздно, доченька, учиться. Тебе надо замуж выходить. Я подыщу тебе жениха».
