– Падаем, – выдохнул пилот и криво усмехнулся. – Твоя работа, гладкомордый?
– Моя, – как всегда, бесстрастно ответил «серый». – Тяни до границы зоны.
– Крылья выпустить и помахать? – Петрович стер со лба капли холодного пота. – Ур-род!
– Держи аппарат ровно.
– Да пошел ты! – пилот заглянул в боковое окошко со своей стороны. – Метров триста до земли! Молись, ящерица!
«Серый» дернулся, словно ему не понравилось сравнение. Или напомнило ему о чем-то неприятном. Но комментировать реплику пилота он не стал.
Вертушка прошла над несколькими крохотными перелесками, и Петровичу стало ясно, где конкретно через считаные секунды упокоится его бренное тело. Это было ровное, почти квадратное поле между двумя дорогами, проселком и большим шоссе.
– Эх, до тракта бы дотянуть, – негромко проронил Петрович.
– Все верно, это граница зоны, – вдруг опять нормальным человеческим голосом прокомментировал «серый».
Пилот покосился на пассажира. Он снова принял облик Сани Кривова. Как, черт возьми, это ему удавалось, Петрович не понимал, но сейчас и не собирался загружаться. В последние мгновения ему хотелось думать о чем-то более важном. О семье, детях, прожитой жизни. Она была разной, иногда удачной, иногда – нет, местами скучноватой, а местами, наоборот, ураганной, а потому безумно интересной и сейчас вспоминалась как-то по-особенному, в подробностях, но в то же время и целиком. Так ярко и объемно свою жизнь Петрович не воспринимал еще никогда. Поэтому отвлекаться на фокусы «серого» ему не хотелось.
«А вот на новые странности, пожалуй, можно и отвлечься, – вдруг пришла мысль. – Что с глиссадой? Какая-то она странная получается, очень уж пологая. Ветер нас приподнял, что ли?»
Петрович невольно подался вперед и замер в напряжении. Вертолет по-прежнему снижался, но не так круто, как секундой раньше. Его будто бы догнала, чуть подкинула и заставила ускориться упругая воздушная волна. Она же заставила вертушку развернуться боком, и Петрович увидел то, что творилось в зоне.
Далеко – с минимальной высоты казалось, что почти у горизонта, а на самом деле в центре зоны – в воздухе разливалось нечто, похожее на северное сияние. Но радужная иллюзия была неглавным. От центра к периферии двигалась черная волна. Большой «круг на черной воде» стремительно расходился во все стороны к границам зоны, а перед ним, словно пенное обрамление, двигалась стена огня. Чистого, яркого, золотистого, как солнечный свет. При этом огненное обрамление разливающегося черного озера не сжигало леса и поля, а будто бы плавило или растворяло их. Деревья, кустарники, трава и редкие постройки оплывали, словно свечи, на миг превращались в бесформенные комки радужной субстанции, а затем исчезали в черной волне.
Зрелище было потрясающим. Замер даже Петрович, закоренелый скептик, прагматик и вообще не большой любитель щекочущих воображение спецэффектов. Он был не в силах оторвать взгляд от наполовину огненно-яркой, а наполовину космически черной картины.
Вертолет вдруг сильно тряхнуло и вновь развернуло в первоначальном направлении. Только эта встряска и помогла пилоту выйти из ступора. Сначала мелькнула паническая мысль о жесткой посадке, но ее тут же вытеснила вспышка эмоций, за которой мгновенно последовала целая вереница рефлекторных движений. И только после всего этого Петрович осознал, что происходит.
Во-первых, он обнаружил, что асфальтовое шоссе, ранее известное как Черлакский тракт, а теперь – как граница Зоны 55, осталось позади. Во-вторых, вертушка «ожила» точно так же внезапно, как до этого умерла в момент взрыва – а произошедшее в центре зоны иначе как взрывом Петрович назвать не мог. Без сомнений, это был аномальный, больше похожий на размазанный фейерверк, но все-таки взрыв. И в-третьих, сработав на въевшихся в подкорку профессиональных инстинктах, пилот сумел взять ситуацию под контроль. Вертушка уже почти коснулась посадочными «лыжами» поверхности раскинувшегося в километре от шоссе Иртыша, но Петровичу удалось выровнять полет, и в следующую секунду он даже ухитрился поднять и разогнать машину.
