– Че я такого сказал-то? – обиженно пробурчал тот, отставая.
– Что спросить тот мальчик? – заинтересовалась Эрика. – Я не понимать. Я знать слово «чурка» – это есть маленький кусочек дерева. Как может Селим быть маленький кусочек дерева?
– Это сленг, так называемая неформальная речь, – директриса слегка смутилась. – Он хочет знать: принадлежит ли Селим к восточным народам?
– В Америка не есть прилично спрашивать человек о его народ, – наставительно заметила маленькая американка.
Нина Григорьевна закивала и поспешила сменить тему:
– Эрика, мы должны решить, какие занятия ты будешь посещать.
– А какой занятий вы учить?
– Я? Я преподаю математику.
– О, как замечательно! Я идти на ваш занятий прямо сейчас.
– Но мы думали отпраздновать твой приезд…
– Я не хотеть праздновать! Я ходить на ваш урок, а потом смотреть занятий других учитель. Потом выбирать и учиться до самый отъезд! Вместе с Russian ребята! Чтобы быть что рассказать мама и моя школа дома.
– Как хочешь, – уже слегка утомившись от требований гостьи, согласилась Нина Григорьевна. – Пойдем в класс.
Они подошли к лестнице, и тут же вся компания остановилась, растерянно глядя на ступеньки и коляску Эрики.
– Где есть rampant? Пан-дус?
– У нас нет, – Нина Григорьевна была изрядно смущена. – Но ты, пожалуйста, не волнуйся, Эрика, наши охранники поднимут тебя наверх.
– Это не есть демократично! Вы лишать меня самостоятельность! – искренне возмутилась Эрика. – Вы ущемлять права инвалид!
– Но у нас раньше никогда не учились дети-инвалиды. – Нина Григорьевна попыталась воспротивиться напору знающей свои права американки, но не тут-то было:
– Потому что вы не создавать им условия! Может, у вас и туалет для инвалид нет?
Краснея от стыда, директриса созналась, что, действительно, специальных туалетов в школе нет. Эрика окинула ее негодующим взором:
– Коляска не помещаться обычный кабинка! Я начинать думать, что учиться такой недемократичный школ есть предать всех инвалид!
При этих словах Эрики физиономии крутившихся поблизости Тома и Билла выразили странную, какую-то исступленную надежду. А директриса была в отчаянии. Ну кто же мог знать, что Эрика не ходит? В скольких школах Нина Григорьевна ни работала, сроду там никаких пандусов и специальных туалетов не было. И нигде нет: это только американские инвалиды всюду шляются, а наши не привередничают, дома сидят, права не качают. Но как же быть? Высокопоставленная ученица обидится и уедет, тогда прощайте престиж и высокий гонорар. Но, видимо, Эрике уж очень хотелось поучится в экзотической туземной школе, поэтому она смилостивилась:
– Я выходить для my private problems [6] во время занятий, чтобы на меня не глазеть.
Нина Григорьевна облегченно кивнула:
– Конечно, Эрика! Пока ты будешь на занятиях, мы постелим здесь специальные сходни, и ты сможешь сама подниматься и спускаться.
– Это есть good, – благосклонно кивнула Эрика и милостиво позволила отнести себя в кабинет математики.
Меньше всего Нине Григорьевне сейчас хотелось выписывать на доске формулы, а больше всего – выяснить, поступили ли в банк деньги за учебу Эрики? Где-то между ними лежало желание проверить, постелены ли сходни для малолетней капиталистки. И часу тут не пробыла, а уже всех капризами замучила! Кажется, ближайшая неделя будет ужасной. Зато гонорар – просто прекрасный. Так что будем терпеть. Директриса переключилась на класс:
– Итак, у кого готово решение?
Класс ответил тихим шелестом и робким покашливанием. Задача была не из трудных, но тащиться к доске никому не хотелось.
– Может, Эрика нас порадует?
Все выжидательно повернулись в сторону Эрики. Та страдальчески покачала головой.
– Русски математика есть очень сложны. Тут стоять икс, а икс есть загадка. Я думать и думать, но никак не понять. У меня даже голова заболеть. Можно мне выходить?
И, не дожидаясь ответа, она вырулила за дверь.
Нина Григорьевна озадаченно покрутила головой. Задачка-то элементарная, вон, даже тупицы с ней справились. Похоже, американских школьников как следует учат только их правам.
