Караджале раздражен и не скрывает своего отношения к «Жунимя» еще и потому, что никто не оказал ему помощи, когда он выставил свою кандидатуру в члены Театрального комитета. Членство это почетное, но кому же, как не Караджале, всю жизнь влюбленному в театр, состоять в комитете? Он мечтает об этом, как о большом фаворе. «Это важный шаг, — пишет он тому же другу, — имеющий огромное значение в моей жизни». Но никто, решительно никто не хочет его поддержать. Титу Майореску тоже «не желает, решительно не желает мне помочь».
Тем временем, это было весной 1888 года, в Бухаресте произошло важное политическое событие: правительство либералов, управлявшее страной в течение двенадцати лет, ушло в отставку, и бразды правления взяли на себя консерваторы — «жунимисты». В новом правительстве Титу Майореску занял пост министра культов и просвещения; театральные дела тоже подчинены этому ведомству. И у Караджале возникли новые надежды.
Теперь драматург мечтает уже не о Театральном комитете. Он чувствует себя вправе занять должность директора Национального театра. Разве все его пьесы не были впервые прочитаны и обсуждены в «Жунимя»? Разве его успехи не записывались в актив литературного, течения, возглавляемого Титу Майореску? У Караджале нет, конечно, никакого политического стажа в консервативной партии, и он часто писал в газетах, борющихся с консерваторами. Но разве он не посвятил всю свою жизнь румынскому театру? И кто лучше его, начавшего свой путь в будке суфлера и ставшего известным драматургом, знает все особенности театральной жизни, все ее нужды, все недостатки, все устремления? Караджале ждет от «жунимистов», пришедших к власти, не благодарности, не куска правительственного пирога, как многие другие, а официального признания своих заслуг перед румынским театром. И что для него еще важнее — возможности послужить ему не только в качестве драматурга. Он хочет принять на себя ответственность за судьбы театра. Он желает показать, чего может достигнуть «подходящий человек на подходящем месте».
Словом, у великого скептика, у трезвого, холодного, объективного исследователя общественной жизни, который с такой иронией высмеивал всяческие иллюзии, возникла очередная иллюзия.
В конце концов Караджале формально добился своей цели. Новый министр, конечно, и не помышлял о том, чтобы назначить его директором Национального театра.
Майореску оправдывал свое нежелание неверием в административные таланты Караджале. Он сдабривал свой отказ комплиментами художнику, который-де не должен заниматься канцелярской работой и вряд ли сможет поладить с буйным и нервозным актерским миром. Майореску не мог так просто нарушить многолетнюю традицию: должность директора Национального театра всегда была привилегией людей, принадлежавших к наиболее старым и почетным боярским семьям Румынии.
Друзья Караджале все же сломили сопротивление Титу Майореску. Существуют различные версии, называются разные имена людей, способствовавших назначению Караджале. Как бы там ни было, это назначение состоялось в конце июня 1888 года. И. Сукяну в своих мемуарах уверяет, что Караджале был назначен на высокую должность «вопреки воле боярина» (Титу Майореску). «Это стало вполне ясным позднее», — пишет И. Сукяну.
Позднее стало ясным, что в обществе, в котором жил Караджале, «подходящий человек на подходящем месте» отнюдь еще не является гарантией успеха дела. Может быть, даже наоборот. Назначение человека «без роду и племени» на высокую административную должность сразу же вызвало недовольство. Сколько оказалось вокруг ненавистников, сколько злобствующих, сколько бессовестных лжецов и фальсификаторов!
Новый директор был, однако, полон задора. Почувствовав атмосферу всеобщего недоброжелательства, он немедленно сочиняет полемическое письмо в газеты. Оно не было опубликовано. Но в минуты душевного гнева Караджале не знает отступления — он печатает и сам распространяет свое письмо, как листовку.
Странный и необычный документ! Новый директор не без иронии упоминает своих «почтенных» предшественников: «Многие задают вопрос: каковйг заслуги этого
