Через пятнадцать лет после появления «Потерянного письма», вспоминая знаменитого актера Иона Брезяну, исполнителя роли Подвыпившего гражданина, Караджале писал о его трактовке образа: «У этого гражданина было столько добродушия в глазах, такая умеренность в движениях, столько честности и в душе, что он переставал вы глядеть униженным; он вырастал на наших глазах, принимая широкий и достойный облик абстрактного типа, символизирующего, целый народ».
Караджале, как видно, был весьма близок в понимании своего героя к точке зрения Геря. Не будем забывать, однако, что в 1884 году, когда появилось «Потерянное письмо», румынское рабочее движение находилось еще в самом начале своего пути. Не следует считать Подвыпившего гражданина символом всего народа. Как всякое большое сатирическое обобщение, образ Подвыпившего гражданина, естественно, не может быть причислен к той категории персонажей, которую принято называть в наши дни положительными героями.
Та правда, которую раскрыл автор «Потерянного письма», была и смешной и трагичной. Противостоящие друг другу кандидаты очень похожи. Даже в своей нелепой риторике они подражают друг другу. Вот как идеолог консерваторов Фарфуриди излагает свою точку зрения по вопросу, который стоял в центре избирательной кампании 1883 года:
«Так вот мое мнение. Или — или, одно из двух: либо пересмотреть конституцию — согласен! Но тогда ничего не менять! Или же не пересматривать — согласен! Но тогда изменить кое-где в… основных пунктах…»
А вот как «прогрессист» Кацавенку излагает свое экономическое кредо, включающее пожелание иметь румынских банкротов:
«Наше общество ставит перед собой цель — поддержать румынскую индустрию, потому что, разрешите мне сказать, с экономической точки зрения, у нас дела обстоят неважно… Румынская индустрия — превосходна, даже можно было бы сказать — великолепна. Но она… совершенно не существует. Наше общество… мы… что мы поддерживаем? Мы поддерживаем труд, который отсутствует в нашей стране».
В статье первой устава общества «Румынская экономическая заря», основанного Кацавенку, цель общества формулируется таким образом: «Да процветает Румыния и да благоденствует каждый румын!» Кацавенку объясняет своим сторонникам законы истории: «Что такое история? Прежде всего история учит нас, что народ, который не идет вперед, стоит на месте… или даже пятится назад, потому что закон прогресса таков: чем быстрее двигаешься, тем дальше будешь!»
Этот поборник прогресса, впрочем, решительно отвергает пример Западной Европы. Когда Фарфуриди упоминает об европейских событиях, Кацавенку разражается гневной тирадой: «Не хочу я, уважаемый, слышать о вашей Европе, я хочу слышать о моей Румынии, и только о Румынии… Прогресс, уважаемый, прогресс! Напрасно вы прибегаете к антипатриотическим выдумкам, к Европе, чтобы обманывать общественное мнение». Слова эти повторялись румынскими шовинистами на протяжении длительного периода румынской истории.
Итак, выбора нет. Все кандидаты в депутаты одинаковые тупицы, мошенники, демагоги. Финал выборов столь же безнадежен, как и начало. Весь механизм напоминает порочный круг. Из него нет выхода. Подвыпивший гражданин, опьяненный вином и громкими фразами — единственный персонаж, который воображает, что он должен выполнить некий гражданский долг, но все окружающие отмахиваются от него, они слишком заняты своими делишками. И сбитый с толку гражданин не получает руководящих указаний.
— Я за кого голосую? — тщетно вопрошает гражданин.
— Голосуй за кого хочешь! — отвечает ему с досадой Типатеску.
— Если на то пошло, то я никого не хочу, — отвечает гражданин.
Но он все же продолжает участвовать в игре. Он уже не может из нее выйти. Игра нелепа и чудовищна по существу. Она могла бы стать фоном трагедии. Но Караджале настаивает на фарсе — перед нелепостью и алогичностью, которые исправить нельзя (можно только сломать весь механизм, но сроки для этого еще не подошли в эпоху, когда жил драматург), ничего не остается, кроме смеха и иронии.
Глядя на этот шутовской, карикатурный мир, может показаться, что Караджале сильно преувеличил высказывания своих героев. Они воспринимаются как разглагольствования во хмелю. Но это не так. Караджале прибегает, конечно, к сознательному преувеличению, заострению образов и обстоятельств. Но, как заметил один критик, «Потерянное письмо» почти документальная пьеса. И ее образы немедленно вошли в политическую жизнь Румынии. На протяжении долгих лет достаточно было сказать «Кацавейку», «Траханаке», «Пристанда» или «Данданаке», чтобы сразу стала ясной сущность многих политических деятелей времени.
