Не вытерпев, он подошел к Бабалы, с ехидцей спросил:
— Начальник, если мы собираемся тут ночевать, может, мне выгрузить вещи из машины?
Бабалы глянул на него снизу вверх:
— А они крепко увязаны?
Не чувствуя подвоха, Нуры похвалился:
— Крепче некуда!
— Вот бы ты язык свой так привязал!..
Нуры ошеломленно заморгал глазами, а потом улыбнулся во весь рот:
— Ай, начальник, купил меня!.. Однако со своим языком я ничего не могу поделать — это ведь не комок засохшей глины. Камыш на берегу арыка и тот шевелится. А язык на то и создан…
— Чтобы болтать лишнее? — закончил за шофера Бабалы и посоветовал: — А ты прикуси его.
— Не могу, начальник!.. Волк, напавший на овцу, захлопывает свою пасть лишь тогда, когда зубы его вопьются в ее тушу. Вот и я не в силах закрыть рот, пока не окажется у меня в зубах ишлекли * или кусок вареного мяса.
Мухаммед, догадливо усмехнувшись, громко крикнул:
— Саша-а-а!..
Бабалы замахал руками:
— Да не утруждай ты себя, Нуры у нас любит пошутить. Он сыт, и мы сейчас дальше двинемся.
Нуры сердито заворчал:
— Ну, конечно, у Нуры брюхо лопается от сытости!.. — Он мечтательно закатил глаза: — Вах, отведать бы сейчас жирной лукмы *!..
К ним уже приближался Саша — рыжий, длинный, нескладный.
Мухаммед, пока тот еще не подошел, скороговоркой аттестовал его своему другу:
— Все бы на стройке были такими, как Саша! Чудо-джигит!.. Врать — не умеет. Если что пообещает — в лепешку расшибется, а сделает. Для него хуже смерти — доложить, что он не выполнил задания. Дважды одно и то же повторять ему не надо, на лету все схватывает. Я бы тебе еще десяток его достоинств перечислил, да при нем не хочу, парень он стеснительный. В общем, в жизни — честен, в работе — спор. Необученный еще, правда… Приехал он в Байрам-Али из Пензы, в гости к сестре, да так домой и не вернулся, решил потрудиться на строительстве канала. Ну, мы его тут поднатаскаем, он технику быстро освоит — парень старательный. Уж если за что возьмется — не отступит, пока не добьется своего!
Когда Саша, со смущенной улыбкой, остановился возле них, Бабалы и Мухаммед поднялись, и экскаваторщик представил его:
— Знакомься, Бабалы Артык, — Саша Мурулев, мой ученик, будущий механизатор!
Парень покраснел до кончиков ушей. Бабалы крепко, с уважением, пожал ему руку, а Мухаммед сказал:
— Будь другом, Саша-джан, организуй-ка нам какую-нибудь еду. Гости проголодались с дороги.
Бабалы хотел было запротестовать, но Мухаммед поднял руку и предупреждающе покачал ладонью:
— Тебе я слова не давал. Надеюсь, ты не забыл, что гость — раб хозяина!
Нуры, не сводивший с Мухаммеда и Саши выжидающего взгляда, сглотнул слюну.
Саша ушел, и тут Бабалы и Мухаммед заметили еще одного человека, направлявшегося к ним от трассы.
Мухаммед с досадой поморщился:
— Только этого типа не хватало…
— Кто это?
— Сам увидишь. Если Саша — работник, то это… р-работничек…
«Работничек» оказался крупным мужчиной, с жирным загривком и рыхлым, испитым лицом, на котором выделялись пышные черные усы. В свинцовых глазах стыло выражение и наглости, и подобострастия.
«Такому палец в рот не клади, — подумал про себя Бабалы, окидывая мужчину оценивающим взглядом. — Да, верно подмечено, что могучее течение несет с собой и грязь, и мутную пену… Кого только не принимает стройка, были бы руки».
И поскольку Бабалы не раз приходилось встречаться с такими, как этот усач, и знал он, что никуда от них не денешься, то и поздоровался с ним вежливо, даже дружелюбно.
— Исаков, Иван Филиппович, — хмуро отрекомендовал усача Мухаммед. — Экскаваторщик, из моей бригады.
Разгладив пальцами свои усы и в упор глядя на Бабалы, Иван Филиппович воинственно заговорил:
— Послушай простого труженика, начальник. Мы тут вкалываем день и ночь, успели перекидать через себя горы песка. Так? Глаза нам ест пыль, жжет солнце, так?
— Да, вы большое дело делаете.
— Товарищ начальник! Мы люди или нет?
Бабалы даже не нашелся что сказать в ответ, а Иван
Филиппович продолжал на него напирать:
— И республика твоя ведь не из бедных, так?
— Ну… так.
— Почему же тогда нас голодом морят?
Ошарашенный Бабалы повернулся к Мухаммеду:
