Кики с ужасом оглядывала свой домик, когда-то такой уютный и милый. Полное ощущение, что здесь совсем недавно разыгралась нешуточная битва.
Осторожно ступая, чтобы ненароком не раздавить что-нибудь, Кики двигалась по комнатам. Везде царил тот же ужасающий кавардак. Вот любимые бабушкины пластинки — точнее, оставшиеся от них осколки. Некто неведомый вытащил их из конвертов и методично растоптал ногами.
Глаза медленно наполнились слезами, и Кики проглотила комок, вставший в горле. Ах, сволочи, зачем же они это устроили?! Внезапная злость обуяла ее, и она едва удержалась, чтобы не закричать, не забиться в истерике.
Не дождетесь, сказала она себе.
Слезы мгновенно высохли. Холодная, уже знакомая ярость нарастала где-то в горле. Стараясь держать себя в руках, Кики шла по комнатам и методично подсчитывала убытки.
Вся мягкая мебель разрезана. Содержимое комодов и шкафов валяется на полу горами, холмами и барханами. Книги в дедушкином кабинете вытащены с полок и раскиданы по углам. С древнего телевизора снята задняя панель, на которую к тому же, несколько раз наступили ногами. Пианино, кровати, ящики с бумагами, выдвижные полки шкафов, письменный стол… Даже написанные дедушкой пейзажи сняли со стен и выдрали из рам.
Настоящая катастрофа!
Кухню Кики оставила напоследок. Сунув в рот сигарету, она оглядела пищеблок и бессильно опустилась на стул. Здесь последствия жуткого обыска выглядели еще страшнее, потому что пол усеивали осколки битой посуды.
Деревянная крышка подпола была сдвинута до половины. Кики подошла, наклонилась поближе. Все заросло паутиной, и из подпола отчетливо попахивало подвальной сыростью и еще чем-то неприятным, вроде плесени.
В подполе уже сто лет хранились банки с огурцами и капустой, которые заготавливала бабушка. Вот уже четыре года как она умерла, а никому из семьи и в голову не пришло выбросить консервы.
Кики с содроганием подумала о том, что теперь ей надо будет заниматься уборкой. Масштабы ее пугали: придется, видимо, вывозить все экскаватором.
Она встала на колени и свесилась внутрь, насколько это было возможно. Внутри было темно, но все-таки при свете из окон можно было разглядеть деревянные стеллажи, заставленные трехлитровыми банками. Бабушка была настоящим трудоголиком, и закатывала консервы все лето. Разумеется, за зиму их не съедали, но на следующее лето она упорно принималась заготавливать новую партию солений.
Кики отползла от края подпола, отряхнула руки и глубоко задумалась. Кто устроил этот погром? А главное, смысл?
Напрашивался вывод, что это как-то связано с убийством Матвеева… Ах нет, простите, Павла Холода. Но как понять действия человека, разгромившего дом — это акция устрашения, или просто попытка выплеснуть эмоции?
Если так, то первый пункт с треском провалился. Пугаться Кики не собиралась — мешала ледяная злость, поселившаяся внутри и отзывающаяся на каждое движение. А что если у нее в доме что-то искали?
Пластинку с записью хора Большого театра шестьдесят второго года выпуска, — подсказал ехидно внутренний голос. — Раритетная, между прочим, вещь!
Ну хорошо, версия трещит по швам. Но ведь не просто так неизвестные товарищи перевернули дом с ног на голову! Обычные воришки просто прихватили бы все, что плохо лежит, но уж точно не стали бы распарывать обивку кресел и вытаскивать со стеллажей книги!
Она вдруг наклонилась, потянула за черный шнур, торчащий из-под завалов. В руке у нее оказалось зарядное устройство от телефона. Кики грустно усмехнулась. Больше на даче делать было нечего, разве только зарабатывать раннюю седину, глядя на все это безобразие.
Кики горестно оглядела разоренный дом, мысленно попросила прощения у бабушки с дедушкой и поклялась себе, что обязательно приведет дачу в порядок.
В сознании мелькнула картинка: девочка возится в песочнице на лужайке, мальчишка качается на качелях, привязанных к вековым соснам в глубине участка, красивый темноглазый мужчина в свитере с закатанными рукавами сидит на крыльце старого дома и курит, щуря глаза от ярких солнечных лучей…
И это видение преследовало ее всю дорогу до Москвы.
