— Сколько градусов?
— ?..
— Пятнадцать.
— Пятнадцать!
Крен допускается не более пяти, а тут!.. Капитан ледокола снова вышел на связь:
— А вы кто? Штурман?
— Ну, скажи штурман.
— Да я вот тут с папой…
На том конце секундное замешательство:
— Капитанская дочка…
Перед тем, как расстаться, команда ледокола привязала к выброске на линь полиэтиленовый пакет, перекинула нам на палубу. В пакете лакомство — три белковых пироженых. Юлька — вся при счастье. А потом ледокол ушёл. Ушёл, а мы остались. Благо все живы, и судно на плаву. Пробоину заделали: поставили мат (не только в смысле матерились — материал такой), установили струбцины, упоры. Прежде я не замечал за собой особой сентиментальности, а тут крепко обнял дочь, прижался щекой ко лбу… Вся пылает.
— Что с тобой? Горячая такая…
— Не знаю, па…
— Сказала бы, таблетку какую дал.
— Уже неделю пью, не помогает…
— Нее–де–лю? Марш в постель! Скоро приду.
Почему навалилось всё разом?! Почему ВСЁ фиговое?..
Так… Проблемы нужно решать по очереди.
Живучесть судна. Лежим на боку, скверно… Крен пятнадцать градусов — звонок жёсткий! Причина? Пока команда разбиралась, я бегом к дочери: сам заварил ей чаю с малиной, дал аспирина, принёс второе одеяло из своей каюты…
— И давно такая температура?
— Как мама с Ладой уехали.
— Дообнималась с сестрёнкой?..
— Па, иди.
— Юлька, Юлька… Лежи, не вставай.
Выходя, обратил внимание на карту: флажок с триколором слегка передвинут.
Я — на палубу, выясняю: две балластных цистерны затоплены (видно, корпус пробило льдиной). Боцман обязан ежедневно проверять в них уровень воды: есть специальная складная линейка на шкентеле — на верёвке такой — опускается через мерные трубки; данные заносят в журнал, запись через восемь часов. Значит, сукин сын, записывал наобум, на русский «авось»… Пока судно и лёд составляли единый монолит, мы держались прямо, а как обкололи, завалились на борт. Вдобавок мороз под сорок, и корпус продолжает обрастать ледовым панцирем. Если так пойдёт дальше, перевернёмся…
А главное — дочь! Кок предложил:
— Может, отправить её в порт с попутным судном? Через пару часов будет на берегу.
— Петрович, но как? Кто разрешит?! Пограничникам, чтобы пропустить назад, нужно обеспечить «открытие границы», нужны отметки в паспорте… Владелец судна — немецкий, флаг — Гибралтар. Мы иностранцы!
Состояние Юли ухудшалось день ото дня, перевёл её в свою каюту. Никакие аспирины, никакие чаи с малиной, мёды, никакие антибиотики, что нашлись в аптечке старпома, одолеть болезнь не могли. Высокую температуру сперва вроде сбили, но хворь опустилась в бронхи, и засела там крепко… Глухой, натужный кашель, забирал у дочери последние силы… Временами она впадала в беспамятство, бредила. Мамуська, узнав о случившемся, написала кратко: «Убью!»
Я не знал, что делать?! На что решиться…
* * *
С ледокола «Семён Дежнёв» подали трап.
Федорчук по обмёрзшим ступенькам поднялся на борт, вахтенный матрос незамедлительно проводил его в каюту капитана. Ледокол — посудина серьёзная: просторная палуба, широкие коридоры, относительно пологие трапы, не в пример сухогрузу. При ходьбе ноги по щиколотку утопают в мягкой ковровой дорожке. К этому кораблю уместно обращаться на Вы. Матрос легонько постучал в массивную дверь и, не дожидаясь ответа, пропустил необычного визитёра. (В море кэп покидает судно в исключительных случаях — значит, стряслось что…)
Одетый по форме седовласый хозяин аппартаментов крепко пожал руку:
— Осипов, Андрей Николаевич.
— Капитан «Остерхук» Александр Федорчук.
— Присаживайся, Александр, коньячку? виски? — капитан Осипов неспешно достал из бара бутылку «Martell V. S.», вопросительно глянул на гостя.
— Андрей Николаевич, извини, я без предисловий: у меня проблемы…
— Да, ты присаживайся… выкладывай!
— Со мной на борту дочь.
— И сколько стоите во льдах?
— Месяц.
— Папанинцы. Но ты же знаешь наши порядки, не хуже меня: индивидуальную проводку нужно заказывать официально…
— Я не за тем… Андрей Николаевич, вы отец?
— И дед… дважды дед.
— Тогда поймёте меня… Дочь простыла, подозрение на пневмонию, вчера стало хуже. Возьмите её до порта.
