– Заикаться, говорит, учитесь у Печёнкина, – сказал Смирнов.
– И язык, говорит, высовывать у Шарика, а то, говорит, вам всем жарко будет! – добавил Молчунов Виктор.
– Так, – сказал Комаров, глядя на букет. – Это всё цветочки, а ягодки у него в коробке и вот в этом свёртке.
В это время Печёнкин рассмотрел сквозь целлофан кость в пакете.
– Мя-мя-мя-со… – удивлённо заикнулся Печёнкин.
– И мороженое, – сказал Витька Молчунов, приоткрывая коробку у Димы в руках.
– Цветы, мясо и мороженое? Непонятно… непонятно…
– А чего тут непонятного? – сказал Комаров. – Цветы для меня, мясо для собаки, а мороженое для всех!
Подавляющие прямо из коробки стали есть мороженое, черпая его руками, а потом Комаров вдруг сделал такое движение, как будто хотел вытереть руки о Димино лицо. И тут Тошка схватила Комарова за руку.
– Не трогайте его! – сказала она грозно.
– Это почему «не трогайте»! – каким-то писклявым голосом сказал Комаров и протянул руки, чтобы всё-таки вытереть их о Димино лицо. Но Травка вдруг так ловко его мотнула за руку, что он чуть не упал было, и тогда Комаров замахнулся на Травку.
И здесь случилось что-то для Димы совсем непонятное. Он сам, без всяких там поперечно-полосатых мышц треснул костью в целлофане Комарова по голове, ударил снизу коробку с эскимо, которую держал Печёнкин, и мороженое залепило Печёнкину всю физиономию. А Молчунова он ткнул букетом в нос… А Смирнов от него сам попятился… Комаров успел только заорать, что он вот сейчас даст, – Травка подсекла ему ногу, рукой толкнула в грудь, и Комаров шлёпнулся. Все оцепенели сначала, а потом бросились на Травку с разных сторон.
– Не трогайте её, – шипел, как картошка на сковородке, Смирнов, – не трогайте, у неё братья – разрядники, боксёры… Разрядники они! Разрядники! – вопил Смирнов, придерживая за ошейник лающего Шарика.
– Я тоже разрядник, – проговорила Тошка, разбрасывая подавляющих по траве. – По самбо… И ещё каратэ знаю.
Подавляющие вскакивали и один за другим отступали за угол кинотеатра. Тошка и Дима остались одни. Запыхавшаяся Травка отряхивала с джинсов пыль и хвойные иголки. А Дима молча смотрел в землю. Когда Тошка привела себя в порядок и торжествующе поглядела в ту сторону, куда подавляющие скрылись, Дима сказал виновато:
– Вот… Травка… Я должен извиниться перед вами, я вам вчера всё про знакомство с вами врал.
– Врали? – донёсся до него удивлённый голосок Тошки.
– И про дружбу тоже вчера врал… То есть не то чтобы врал…
– Врал? – горестным эхом откликнулась Тошка.
– Я вообще врун… жуткий врун… У меня и прозвище Соври-голова… Капитан Соври-голова, может, слышали?…
Тошка повернулась и медленно пошла от Димы. Тогда он пошёл за ней.
– А сегодня я не вру, – сказал Дима, – ни про дружбу, ни про знакомство.
– Не провожайте меня, – сказала Тошка.
– Я не провожаю… – сказал Дима, – я просто так…
Тошка удивлённо и грустно смотрела на Диму.
– Конечно, я некрасивая… – сказала Тошка, хотя она была, по мнению Димы, такая красивая в эту минуту. – Мне, конечно, можно врать… не врут только красивым… – прошептала она со слезами на глазах, как показалось Диме.
Они стояли друг против друга. И Травка почему-то неожиданно засмеялась, безо всяких слёз. Радостно так засмеялась и сказала:
– Они вам синяк поставили. – Тошка достала зеркальце, и Дима увидел в нём действительно синяк.
Настоящий синяк, синий не от чернил, а совсем от другого. Это его ещё больше обрадовало.
– А вы знаете, – сказала Тошка, – хотя у вас и нет поперечно-полосатых мышц, вы смелый!
– Это почему же? – не поверил Дима.
– А потому, что только храбрец без всяких мышц может броситься первым защищать девочку, вы же не знали, что я самбо знаю… Вы ведь не знали?
– Не знал, – сказал Дима. – Честно, не знал.
– Вот! – снова счастливо засмеялась Тошка. – И вы вовсе мне не врёте? Ну, теперь не врёте?
– Не вру, – обрадовался Дима, – честно, не вру! Травка что-то ещё хотела сказать, но махнула рукой и побежала. А Дима остался стоять на месте. Потом она обернулась и крикнула:
– И вы вообще не врун! Вы фантазёр! Жуткий фантазёр!
Она уходила всё дальше и дальше, и чем дальше она уходила, тем больше Диме казалось, что он соврал Тошке только о том, что не знает, что такое дружба между мальчиком и девочкой. Ему казалось, что с этой минуты он что-то об этом уже знает… Это когда у тебя нет поперечно-полосатых мышц, а ты заступаешься смело за девчонку.
