Организовать в частном доме научный салон — дело, прямо скажем, не из лёгких, однако мать и дочь успешно справлялись с возникающими трудностями. В то утро, о котором я пишу, они сидели рядом, с удовольствием созерцая плоды своих трудов и испытывая законное чувство удовлетворённости: всё было готово к приёму гостей и оставалось лишь принять поздравления и комплименты от многочисленных друзей дома.
С помощью Руперта, сына хозяйки дома, в Берчспуле и окрестной местности с немалым трудом было собрано множество предметов, в той или иной мере представлявших научный интерес. Теперь собранные экспонаты в определённом порядке были расставлены на длинных столах в гостиной. Однако одной гостиной для размещения столь широкой экспозиции явно не хватало, и в результате всевозможные научные находки пришлось разместить практически по всему дому, выйдя далеко за пределы тех комнат, каковые изначально предназначались для данной цели; занятыми оказались и ступени широкой лестницы, и помещение столовой, и многочисленные внутренние коридоры и холлы поместья. Можно с уверенностью сказать, что весь загородный дом превратился в своего рода музей. Образцы флоры и фауны, доставленные с Филиппинских островов, трёхметровый панцирь гигантской галапагосской черепахи, лобная доля горного быка, добытая капитаном Чарльзом Бизли во время охоты в горах Тибета, желатиновые полоски для посева бактерий — эти и тысячи других не менее ценных и поучительных научных трофеев заполонили столы, на которые и взирали этим утром хозяйка дома и её дочь.
— Ты прекрасно справилась с задачей, мамочка! — воскликнула юная леди, наклонив голову, дабы запечатлеть на щеке матери восторженный поцелуй. — Ведь это было так нелегко сделать!
— Надеюсь, этого достаточно, — удовлетворённо промолвила миссис Эсдейл. — Хотелось бы ещё, чтобы фонограф нас не подвёл. Ты ведь помнишь, что на заседании Британской ассоциации по распространению научных знаний я уговорила уважаемого профессора Стандертона наговорить для записи на фонограф тезисы его лекции, посвящённой жизнеописанию гидроидных полипов.
— Трудно себе представить, — воскликнула Роз, глядя на квадратного вида аппарат, водружённый на самое почётное место в центре стола, — что этот ящик из дерева и металла вдруг заговорит человеческим голосом!
— Ну, не совсем так, дорогая. Ведь эта коробка не сможет сказать ни слова сверх того, что человек наговорил в неё заранее. От неё, право, не стоит ждать никаких неожиданностей. Очень надеюсь, что эта штуковина нас не подведёт.
— Руперт займётся фонографом, когда вернётся из сада. Он ведь хорошо разбирается в технике. О, мам, я что-то так переживаю!
Миссис Эсдейл обеспокоенно посмотрела на дочь, ласково проведя рукой по её роскошным тёмно-русым волосам.
— Понимаю, — мягким, успокаивающим голосом промолвила женщина. — Я очень хорошо тебя понимаю, родная моя.
— Он ждёт от меня ответа сегодня же вечером, мама.
— Повинуйся своему сердцу, дитя моё! Поступай, как тебе подсказывает здравый смысл, но действуй осмотрительно. В делах сердечных я не вольна что-либо тебе указывать.
— Ты так добра ко мне, мамочка. Руперт прав, конечно. Мы слишком мало знаем о Чарльзе… я хотела сказать, о капитане Бизли. Но всё, что мы знаем о нём, говорит только в его пользу.
— Ты права, дорогая. Он весьма музыкален, хорошо образован, нрава добродушного, и, безусловно, он очень и очень недурён собой. Кроме того, из его разговоров становится ясно, что он вращается в весьма высоких сферах.
— Да, мам, он вхож в самые высокие круги в Индии. Он был близким другом генерал-губернатора. Ты сама слышала, что он говорил накануне о семействе д’Арси, о леди Гвендолин Ферфакс и о лорде Монтегью Гросвеноре.
— Видишь ли, дорогая, — смиренным тоном вымолвила миссис Эсдейл, — ты уже вполне взрослая девушка и сама знаешь, как тебе поступать. Не моё дело тебе указывать, но всё же скажу: мои симпатии на стороне профессора Старса.
— Но, мам, ведь он такой несимпатичный, можно сказать, урод.
— Зато занимает прочное положение в обществе: ему немногим за тридцать, а уже состоит в Королевском обществе.
