— Неплохо танцуешь, красотка! — ободряюще улыбнулся ей Спиди Гонсалес. — Эй, слышишь, Эндрю? Чего это твоя девчонка такая скромница? Что-то на пляже я за ней такого не замечал.
Лина тут же протянула смутившейся Бьянке бокал вина:
— А ну-ка, выпей, подруженька! Вообще, этот танец называется — ватуси. А сейчас…
— А сейчас — обещанный сюрприз, друзья мои! — радостно скалясь, выпалил с экрана Дик Кларк. — Сегодня у нас… и у вас, дорогие мои, Чабби Чеккер с бессмертным хитом «Пусть снова будет твист»!
— Уау!!!
Подпрыгнув, словно ужаленная змеей, Лина заверещала и, схватив Бьянку за руку, потащила с кресла:
— А ну-ка, давай твист! Оп-па!
Баронесса, похоже, уже ничего и никого больше не стеснялась, да и танец оказался простым — знай ногами-руками шуруй! Молодые люди, переглянувшись, тут же присоединились к девчонкам под заводную мелодию Чабби Чеккера — веселого и приятного, но совершенно безголосого парня, едва попадавшего в такт.
Когда «Америкэн Бэндстед» закончилась и ее ведущий, шоумен Дик Кларк, заговорщическим тоном попрощался со зрителями до следующей недели, Магдалина быстро врубила радиолу, вытащив из конверта диск все того же Чабби Чеккера — разумеется, с твистом! И даже, скосив глаза, похвалила:
— А ты тоже неплохо танцуешь, Эндрю! Где научился?
Громов ответил, как полагается:
— А чего тут учиться-то? Это ж вам не лезгинка, а твист!
— Лез-ги-н-ка… — по слогам повторила Лина. — Это тоже танец такой? Типа ватуси или «картофельного пюре»?
— Типа того, да, — отмахнувшись, разошедшийся не на шутку Андрей попросил Майка принести с веранды окурки. А дальше — все, как в классическом фильме: — Левый окурок давите левой ногой. Правый — правой ногой… А теперь — вместе… оп-па оп! Летс твист эгэ-эйн! Чабби Чеккер рулит!
Они даже сексом как следует с Бьянкой не занялись — уснули почти сразу же, еще бы: вымотались за день, устали. Сначала — морской заплыв, потом бег и снова заплыв. Под конец еще вино, пиво и танцы… Кого угодно сломает!
Правой рукой обнимая девушку, спал Громов крепко, без сновидений, словно бы провалился в черную бездонную яму. И проснулся — первым. Баронесса еще спала, безмятежно разметав волосы по подушке, сладкую парочку тоже было не слышно.
Осторожно поднявшись на ноги, молодой человек натянул джинсы и, выйдя в гостиную, глянул на часы, показывавшие около шести утра.
Однако рановато!
Спать, правда, совсем не хотелось, и Андрей, устроившись в кресле с бутылкой оставшегося от вчерашнего пира пива, тихонько включил радио…
— …приветствует вас на коротких волнах… наша частота… с самого утра с вами наши дикторы… сегодня четырнадцатое октября тысяча девятьсот шестьдесят второго года, местное время шесть часов, температура воздуха…
Что?!
Громов поперхнулся пивом. Что он сказал? Какого, какого года? Не-ет… не может быть… неужели…
Покрутив ручку настройки, молодой человек наткнулся на новости… Говорили о президенте Кеннеди, о Хрущеве, о Фиделе Кастро…
О том же — и на других волнах…
— Президент Кеннеди встретился с сенаторами в Белом доме, обсуждалась проблема Кубы… Русский посол Добрынин вчера заявил в ООН, что руководство Советского Союза не позволит…
О боже!!! Неужели правда шестьдесят второй год? Вот так промахнулись.
— А теперь Пэт Бун с песенкой «Быстрый Гонсалес»… Ла-ла-ла-а-а-а…
Глава 2
Октябрь 1962 г. Южная Каролина
Кузькина мать
Быстрый Гонсалес выполнил свое обещание, уже в понедельник — шестнадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят второго года — пристроив Андрея грузчиком в небольшой продуктовый магазинчик на тихой, усаженной тенистыми липами улочке. Где-то рядом находился автовокзал — колыхаясь, словно океанские корабли, мимо частенько прокатывали разноцветные, сверкающие никелем автобусы с плавными обводами и привязанным на крыше багажом.
Как оказалось, никакая это не ретро, а вполне себе обычная жизнь. Обычная жизнь американской глубинки начала шестидесятых годов двадцатого века. Впрочем, Чарлстон все же был портовым городом, в его гавань даже заходили европейские суда, так что не совсем уж провинция, не какой-нибудь там Арканзас или Кентукки! Вполне можно было жить, выправить бы документы. Хоть какие, хоть как, лишь бы зацепиться — не в Советский же Союз пробираться, насчет коммунистического режима Громов особых иллюзий не питал. Даже если и спрячешься на каком-нибудь советском корабле — хотя таковые в Чарлстон не заходили, — а потом что? А потом лет десять, как шпиону… Ну учитывая хрущевские, почти вегетарианские, времена — пятерка. Незаконное проникновение на судно, нелегальный переход границы «организованной группой» (двое ведь, сам Андрей да Бьянка) — примерно на такой срок и потянет, если еще примут во внимание какое-нибудь «деятельное раскаяние» и помощь следствию. Но как этому следствию помочь-то? Правду сказать? Мол, из восемнадцатого века явились… а кое-кто — и из двадцать первого. Да уж… врагу не пожелаешь, доблестные сотрудники госбезопасности колоть будут — мало не покажется. В Штатах, конечно, легче, но и тут можно в ФБР угодить — тоже приятного мало. Что же теперь — всю жизнь скрываться? По поддельным документам жить? А ведь так и придется — как же еще?
