– Ну, что же насчет записей?
Жоффрей молча уткнулся в свой компьютер и через пару минут напряженных поисков пробормотал:
– Кое-что есть… В прошлом году была записана оратория “Поражение ереси”… и еще – благодарственные гимны…
– Гимны не надо, а оратория сойдет, – молвил я. – Ее название кажется мне символическим… Беру!
– Зачем она вам, капитан? Насколько я понимаю, вы не горите желанием бороться в ересью в иных мирах? К тому же запись – предмет священный, и я не могу отдать ее меньше, чем за… хмм… пятьдесят граммов.
– Беру! – повторил я, и сделка свершилась. Я мог позволить себе эту маленькую роскошь – ведь я сторговал Киллашандру на полкилограмма дешевле запрошенной цены. Значит, я мог купить целый десяток этих священных ораторий.
Аркон Жоффрей с подозрением уставился на меня:
– Возможно, теперь вы скажете, к чему вам эта запись? Ей надо внимать, преклонив колена и устремляясь сердцем к Божественному… Я надеюсь, она поможет вам сразить дьявола в собственной душе, и…
– Не надейтесь, – – отрезал я. – Этот хор будет звучать в моей спальне в брачную ночь. Вместо эпиталамы Гименею, если вы знаете, что это такое. Вот так я и развлекался целых два дня, стараясь сочетать приятное с полезным и прищемить аркону Жоффрею благочестивый хвост.
* * *
Наступило утро, когда я встретился с Киллашандрой – точнее, с ее топографическим изображением. В телесном плане моя суженая еще пребывала в обители непорочных сестер, а я находился на капитанском мостике “Цирцеи”, у голопроектора. Предполагалось, что наша беседа состоится наедине, но я не сомневался, что целая дюжина благочестивых гусениц торчит сейчас у экранов, внимая каждому нашему слову. Впрочем, мне было на это наплевать. Прелестное личико Киллашандры возникло передо мной. В ее зеленых глазах горел колдовской огонь, короткие рыжие локоны казались пламенным ореолом.
– Доброе утро, девочка. Ты знаешь, кто я?
– Ты – моя награда за терпение. Я могу любить или не любить тебя, но ты все равно моя награда!
Что ж, по крайней мере, она была искренней; она не лгала и не пыталась внушить мне, что с первого взгляда пылает необоримой страстью. Лицемерие – один из самых мерзких пороков, и я был счастлив, что он не коснулся моей Киллашандры.
Ее губы шевельнулись.
– Мне сказали, что я имею право выбора. Я могу назвать тебя мужем или остаться навеки здесь, сохранив непорочность и вверив сердце Господу. Сестры считают, что я должна выбрать Его.
Я улыбнулся, интуитивно почувствовав владевшее ею напряжение.
– Я не могу конкурировать с Господом, милая, но готов стать твоей наградой.
Только… – я помедлил, обдумывая свои слова, – только мне хотелось бы, чтоб ты понимала: я-не бесплотная тень с небес, я – живой человек, мужчина. Со всеми мужскими желаниями, каких у Господа, разумеется, нет. Ее щеки полыхнули румянцем.
– Сестра Серафима говорит, что ты вообще не человек… не мужчина…
– Это придется принять на веру, девочка. До нашей следующей встречи!
Боюсь, голографическое изображение не сможет ни в чем убедить сестру Серафиму.
– Она сказала, что ты когда-то был человеком, но теперь ты жуткий киборг, с сердцем из платины и стальными волосами…
– Волосы у меня естественные, и скоро ты проверишь это, коснувшись их ладонью. А сердце… Если в нем и была платина, то я отдал ее аркону Жоффрею – в обмен на твою непорочность.
Не знаю, поверила ли она, но колдовской огонек в зеленых глазах будто бы стал ярче. Я чувствовал, что таю под ее взглядом. Я уже любил эту женщину – за ее красоту, за ее сомнения и за то, что она сочла меня своей наградой.
– Сестра Эсмеральда говорит, что ты – сам дьявол, – продолжила Киллашандра перечень моих достоинств. – Ты изнасилуешь меня, пожрешь мое тело, а кости выбросишь в открытый космос.
– Сестра Эсмеральда преувеличивает мой аппетит. Клянусь, что с твоим телом не случится ничего плохого. Ничего, что ты не одобрила бы сама.
– Сестра Камилла говорит, что ты отвезешь меня на один из рабовладельческих миров, разденешь догола и выставишь на аукционе – на забаву похотливым самцам. И меня купит жуткий монстр с рогами и длинным хвостом…
