— …Юнкер Чунихин. Юнкер Петропольский. Юнкер Рудкин…
Запоминать я даже не пытался. Может, мы сегодня же разбежимся кто куда, броуновским хаосом бесконечном пространстве Мира, чтобы никогда больше не встретиться. Юнкера пробираются домой — училища разгромлены, на несостоявшихся «благородий» охотятся чуть ли не собаками. Те, что попадут в Ростов или Новочеркасск имеют все шансы последовать примеру малолеток из Сумского кадетского — и угодить прямиком в герои-первопоходники. Вот уж не завидую!
— …Юнкер Приц…
Я невольно остановился. Не фамилия задержала — мало ли в мире фамилий? — а то, как была названа. Растерянно, чуть ли не жалобно, но одновременно с неким вызовов. Юнкер Приц… Почти Принц.
Юнкер Принц оказался с меня ростом, но не высокий, просто длинный. Худой, узкоплечий, тонкошеий… Само собой, без погон, но не в шинели, в штатском пальто не по росту. Взгляд какой-то странный…
— Приц… — повторил он уже не так уверенно, решив, очевидно, что я не расслышал.
— Фон Приц, — не без злорадства поправил кто-то слева.
— Фон Приц — Минус Три — донеслось справа.
Ребята были из одного училища — Чугуевского. Кажется, Принц пользовался там немалой популярностью. «Фону» я ничуть не удивился, присмотревшись же, сообразил и насчет «Минус Три». То-то его взгляд показался странным.
— Очки наденьте, юнкер. Нечего форсить.
Хотелось добавить, что беда невелика, у меня самого… Спохватился. Здесь, в маленьком совершенном Мире, я прекрасно обходился без привычных «стеклышек».
Очки были извлечены из кармана — большие, с выпуклыми линзами. Принц пристроил их на большом породистом носу, вскинул голову:
— Сергей Иванович фон Приц, вице-чемпион училища по стрельбе!
Так вам всем!
Я одобрительно кивнул. Вице-чемпион был хорош.
На правом фланге стояли самые высокие — и самые взрослые. Двоих я отметил сразу — крепкие, плечистые, на левой щеке самого рослого — розовая полоска свежего шрама. Я остановился, взглянул выжидательно.
— Киевское великого князя Константина Константиновича военное училище, — негромко, с достоинством проговорил парень со шрамом. — Юнкера Иловайский и Мусин-Пушкин. Докладывал младший портупей-юнкер Иловайский.
— Константиновское имени генерала Деникина, — не удержался я. Иловайский недоуменно моргнул, но сообразил быстро:
— Так точно! Закончил в 1892-м, одним из первых по выпуску. Но, господин капитан, кроме генерала Деникина наше училище…
— Оста-авить, — хмыкнул я. — Честь мундира защитите на поле брани. Потом… Отметились где?
— На щеке? — портупей поднес руку к лицу, дернул губами. — В ноябре. Воевали с украинцами. Дали мы им, предателям-мазепинцам!
Чем кончилось это «дали», уточнять, однако, не стал. Я не настаивал.
Оставалось подвести итог. Я отступил на шаг, посмотрел на неровный редкий строй, скользнул взглядом по маленьким, замершим в испуге кадетикам на левом фланге. Затем повернулся к невозмутимому фольклористу Згривцу, который, воспользовавшись моментом, накручивал на палец левую бакенбарду.
— Что скажете, штабс-капитан?
— Три часа строевой, — кисло отозвался тот, даже не полюбовавшись нашим пополнением. — И по два наряда на кухне. Каждому-с.
— Хивинский?
Поручик тоже нашел себе дело — щелкал по сапогу подобранным где-то прутиком. Щелк-щелк-щелк!..
— Полный киндергартен, господин капитан!
Щелк!
Я поглядел на строй, понимая, что ребята ждут от меня каких-то слов — хотя бы объяснения, для чего их построили. Последнее не представлялось сложным. Сейчас я сообщу им, что Мир, к сожалению, не полностью идеален, посему лучше дождаться темноты — и организованно обойти станцию, осуществив стратегический маневр «огородами к Котовскому».
Набрал в легкие холодного стылого воздуха…
Щелк! Щелк!.. Щелк!
— В укрытие! В укрытие, разъядись все тризлозыбучим!..
Штабс-капитан Згривец сообразил первым. Прутик поручика на этот раз был не виноват. В моем совершенном Мире кто-то решил пострелять.
Щелк! Щелк! Щелк! Ба-бах!
— В укрытие!
И покроется небо квадратами, ромбами,
И наполнится небо снарядами, бомбами…
* * *
— Думаете, на станции?
— Так точно. Из «мосинок» и из чего-то крупного. Не «трехдюймовка», пострашнее.
