Я его ощутил физически, буквально, спиной. Мы как раз обогнули холм, на котором располагалась село. Наша тропинка раздваивалась. Одна ветка продолжала свой бег в прежнем направлении и терялась между холмами. Другая, повернув налево, выводила к дороге на Кут. По ней мы и пошли.
Не прошло и пяти минут, как мы поравнялись с отарой овец. Животные паслись возле самой тропы. Я еще подумал, что это, наверное, те же овечки, что я видел вчера, въезжая в село. И тут ощутил на себе этот взгляд.
Нас в упор разглядывал невзрачный невысокий мужичонка, лет шестидесяти на вид. По-видимому, пастух. На голове у него была мятая широкополая, ковбойская шляпа — шляпа сразу бросилась в глаза. Довольно непривычный головной убор, для села.
Пастух стоял немного в стороне от тропы, шагах, может в двадцати, стоял совершенно неподвижно, застывший, как статуя и только смотрел. Но что это был за взгляд! Сколько в нем было необъяснимой потусторонней ненависти.
Мы невольно прибавили шаг. Метров через сто, не сговариваясь, одновременно оглянулись. Загадочный мужичонка все так же неподвижно стоял на все том же месте и по-прежнему неотрывно смотрел нам вслед.
— Чего это он так на нас вылупился?
— Кто его знает, брат, — почти шепотом ответил мне отец Иван. — Ты только не оборачивайся и не смотри на него. Идем спокойно, как шли…
Минут через десять мы наконец-то вышли на долгожданную трассу и бодро зашагали в юго-западном направлении. В сторону Красного Кута.
До Кута по трассе около двенадцати километров. Мы намеревались посетить село, познакомиться с краснокутовским председателем сельсовета. Но и сообщить, что в ближайшее время мы прибываем на постоянное место жительства. Обратно, в Черноморку, планировали вернуться до темноты.
Мы бодро шагали по гладко утоптанной грунтовой дороге. Светило весеннее солнышко, чирикали птички, кричали пронзительными кошачьими голосами чайки. Жуткий взгляд постепенно забывался. Загадочный пастух овец теперь больше вспоминался философски — этакая странная демоническая личность в ковбойской шляпе.
— Да, странный тип, — говорил мне отец Иван. — Но я его не знаю. Первый раз вижу. Впрочем, я две недели в Черноморке, много кого не знаю… А вообще, не дай Бог с таким дядечкой связаться. Не поймешь, то ли больной, то ли бесноватый. Но если такие гипнотизеры нам в Куту начнут воду мутить, то, брат, будет весело.
Отец Иван едва успел закончить фразу, как в лицо нам внезапно ударил резкий порыв ветра, да такой, что чуть было не сбил нас с ног; а я еще в придачу едва не задохнулся.
Я как раз открыл рот, хотел что-то умное про демонические силы сказать, и вдруг резкий, невероятно упругий и тугой, словно резина, порыв ветра во мгновение ока забил песком рот, заполнил легкие, закупорил все дыхательные каналы.
Отчаянно борясь с удушьем (а задыхаться я стал в самом прямом смысле слова), я еще и пытался устоять на ногах. И это было так же не просто. Казалось, еще немного и ноги потеряют опору, и ветер поволочет меня волоком по степи.
От моих умных мыслей остался голый, первобытный инстинкт — дышать, заслониться от секущего лицо песка, устоять на ногах и дышать, дышать, дышать…
Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Только горькая степная пыль вперемежку с песком скрипела на зубах. Отец Иван, видимо, испытывал то же. С минуту мы ошеломленно стояли, выплевывая пыль, прочищая глаза.
— Боже мой, что это было? — сказал я сиплым не своим голосом и тут же закашлялся.
— Что это было, — хрипло выдохнул отец Иван, сплевывая желто-коричневую степную пыль. — Сильный порыв ветра это был, вот что. Для этих степных мест ветра естественны, особенно, кстати, в марте. Этот порыв, конечно, выглядит несколько странновато. Обратил внимание, сбоку от нас, буквально в метрах в двадцати не пылинки не поднялось.
— Вот-вот, — подтвердил я прокашлявшись, — зря что ли на нас так этот стремный дядечка смотрел. Этот пастух овец. Нет, батюшка, что-то не совсем чисто в этой глухомани. То кореец-иеговист, теперь этот зловещий тип в ковбойской шляпе. Думаю, связь между этим аномальным порывом ветра и бесноватым пастухом овец — несомненна.
