– Потом, – перебил меня отец Иван. – Все потом обсудим. Не обижайся, но я отчего-то чувствую, что сейчас не место и не время эту Браму обсуждать. К тому же, скоро село. Надо быть полностью в форме. Так что, потом.
– Хорошо, – согласился я, – потом, так потом.
Дальше мы шагали молча.
Человек из Брамы
По обочинам дороги показалась целая цепочка плакатов. И каких! Я такие лет пятнадцать, если не больше, не видел. Плакаты эпохи перестройки. Причем, плакаты были не то что бы свежеокрашенные, но и не ржавые, не ободранные и не облупленные, что бы с ними неминуемо произошло за пятнадцать с лишним лет. А значит, за плакатами изредка, но следят. Но, зачем, с какой целью?!
Всему виной аномальная зона, – подумал я. – У них что-то случилось со временем. Ни с самим временем, а, скажем, с осознанием времени. То есть, объективно люди знают, что на дворе начало 21 века – приходится же им выезжать, или телевизор смотреть, радио слушать. Но, по ощущению времени, они там, в перестроечной, а скорее даже советской эпохе.
Я принялся жадно рассматривать плакаты, будто ища в них самих разгадку. Первый плакат гордо гласил:
«Мы от своей линии на мир не отступим!» Прямо под лозунгом красовалось – М.С. Горбачев. Ниже, во весь плакат были изображены красные серп и молот. С ручки серпа свисал кроваво-красный ленинский декрет о мире, а на фоне тяжелого молота порхал белый голубь, голубь мира.
Следующий плакат был настолько классически-перестроечным, что вызвал в моей душе целую ностальгическую гамму чувств по безвозвратно ушедшей юности. На плакате были нарисованы советские люди разных профессий. И такая до боли знакомая надпись была над ними: «перестройка, демократия, гласность».
Дальше шли – «постановления XXVII Съезда Партии в жизнь». Потом – «ускорение», и «пьянству бой».
– Как все это понимать? – ошарашено спросил я отца Ивана.
– Не знаю, Дима, какой-то Советский Союз, просто, – батюшка выглядел изумленным не меньше меня. – Да, забросил меня епископ… Ладно, расслабляться нельзя, вперед и с именем Христовым.
Сразу за плакатами шел указатель с надписью «село Красный Кут».
– Прибыли, брат, наконец-то, – устало сказал отец Иван. – Теперь нам к сельсовету. В самый центр.
Едва только миновали указатель, как тополя по обочинам дороги расступились, и взору открылось село. Я ожидал увидеть небольшой хуторок. Но даже невооруженным глазом было заметно, что село будет, пожалуй, раза в полтора (если не больше) крупнее Черноморки. Вот тебе и «страшная дыра», «глушь», «отдаленнейшее село»!
Трассу, по которой мы шли, пересекала одна улица, вдали змеилась еще одна параллельная ей. За ней, по контурам лесопосадки, смутно угадывалась еще одна. Уже на первой от нас улице, отчетливо блестела на солнце крыша двухэтажного здания, гораздо крупнее, чем сельсовет в Черноморке – что-то похожее на школу.
При входе в село нам навстречу попалась легковая машина. Опять это был «москвич». На этот раз вызывающе-красного цвета. И за рулем, о, ужас, сидел кореец. Только другой. Помоложе, поплотнее и не такой загорелый.
Подъехав к нам, машина сбавила ход. Водитель-кореец неотрывно смотрел на нас. Его взгляд показался мне очень странным; в нем ощущалось нечто мутное и холодное, даже мертвецкое, словно на нас смотрел зомби, а не человек. В то же время взгляд водителя «москвича» был наполнен довольно живым и очень недобрым вниманием к нам, как, наверное, к опасным конкурентам. В общем, ничего хорошего нам этот взгляд не обещал.
Вдоволь на нас наглядевшись, кореец дал полный газ, и вскоре машина скрылась среди тополей.
– Итак, Дима, – грустно сказал отец Иван. – Первая проблема у нас есть. Корейцы-иеговисты. Впрочем, думаю, это наименьшая из проблем... Ладно, друг мой, входим в село. Хоть и устали, но постараемся выглядеть бодрее и жизнерадостнее. Мы теперь представители церкви. И от того, как мы войдем, многое зависит. Поверь моему опыту.
– Верю, – охотно согласился я.
Мы вошли в село и двинулись к центру. С виду все было как в Черноморке. Только местность плоская. А так, те же сельские хаты, где побогаче, где победнее. Редкие прохожие здоровались с нами. Правда, бывало, останавливались и смотрели вслед. С несколько странным выражением лица. Или это мне только казалось.
