Он махнул им на прощание рукой и ушел. Ребята дождались, пока он отошел подальше.
- И нечего злиться, - сказал Капитан.
- А мы и не злимся, - ответил Еж.
- Какой смысл? - процедил Седой.
- Жаль, зря только страху натерпелись. А сегодня опять. Ну и жизнь!
Он стащил с себя тельняшку и вытер ею грудь.
- Если кончили, может, пойдем позавтракаем? - вопросительно произнес Султан.
Его мама в это утро пекла пончики. Если горячие пончики полить сверху вишневым вареньем...
Разошлись молча.
- Ладно, Седой, не унывай! - сказал Мичман. - Подумаешь, неделя! Хочешь, я тоже сниму?
И он стянул с себя тельняшку.
- Какой смысл? Ты-то зачем?
Седой был очень расстроен, а поступок Мичмана растрогал его до слез.
- Ну как - зачем? Я вас похвалил - значит, все равно что был вместе с вами!
- Спасибо, Мичман! Ты настоящий друг!
На этот раз Еж шлепнул его по нагретой солнцем спине. Удар получился звонкий, как будто щелкнул хлыст дрессировщика.
- Если хотите... я вечером пойду с вами, помогу.
Седой хотел сказать: "Какой смысл?", но почувствовал, что это прозвучит жалобно.
- И вдвоем справимся.
Герои ночной операции остались одни. Они понуро брели по улице. На душе у Ежа было скверно. Если бы ребята сказали: "Да, вы герои, но так делать нельзя", - другое дело, а то обозвали ворами. И все-таки он был рад: теперь хоть милиция по ночам сниться не будет. Седой стиснул зубы и никак не мог примириться с взысканием. "Капитан называется! А сам кому звонил из автомата? Этой Ленке. Почему, только меня увидел, сразу повесил трубку? И стал белый, как... как я. Ничего, мы еще разберемся в этом!"
14. МОЛНИЯ НА РУКАХ
Дребезжали, как посуда, оконные стекла.
Сыпалась штукатурка, валились наземь водосточные и дымовые трубы.
Султан бежал.
Там, где была мостовая, она утрамбовывалась. Там, где ее не было, вздымались тучи пыли.
Султан бежал.
Со лба у него стекал пот. Каждая капля - с орех величиной. Они свисали с бровей, заволакивали глаза. Рубаха прилипла к спине.
А Султан все бежал, не сбавляя скорости.
Руки мелькали в воздухе. Солнце пекло. От нагретой солнцем мостовой несло жаром. Воздух дрожал.
Первым заметил Султана Петух.
- Султан! Султан! - Он готов был броситься вслед, но на всякий случай спросил: - Султан! Ты куда?
- Ва-ва-ва... Важ-ная но-новость! Петух рванулся пулей.
- Петух! По-по-по-дожди!
Петух пулей полетел вперед, чтобы не потерять ритма и скорости. Султан добежал до него.
- Бы-быст-ро! Фла-фла-фла...
Он зажмурился, потому что пот заливал глаза, а когда открыл их, Петуха рядом не было. Только виднелись облачка густой пыли по дороге. Подгонять Султана не нужно было. Он набрал побольше воздуху и снова помчался что было сил.
Над шелковицей взметнулся флаг. Его то чуть спускали, то рывком поднимали до самой верхушки мачты. Этот сигнал означал: все на борт, немедленно.
Седой делал круги на велосипеде, а Еж и Торпеда терпеливо дожидались, когда он даст им прокатиться.
- Все на борт! Немедленно!
Торпеда - на раму, Еж - на багажник, и Седой нажал на педали. Чичо Пей, Мичман, Капитан уже были на месте.
- В чем дело?
- Важная новость!
А Ваню в это время стоял в очереди у пекарни. Впереди него - всего семь старушек. Еще пять - десять минут, и пекарь начнет вынимать из печи хлеб... Отсюда флага не было видно, и малыш ни о чем не подозревал. Но вдруг он вытаращил глаза и заморгал часто-часто.
По улице мчался долговязый Стручок.
- Ваню, флаг! - крикнул он.
Да, это был Стручок собственной персоной. Он только что сошел с поезда. Позволил маме один разик чмокнуть себя, сказал: "Я сейчас!" - и побежал. Мало ли какие события происходят там без него?
Его встретили громким "ура", решив, что он и есть "важная новость". Стручок растрогался и вынул из кармана полученное от них письмо, все истертое на сгибах.
- Пригодится для музея!
Он снова полез в карман и достал маленький пузырек.
- А это морская вода, на счастье! И каждого побрызгал водой.
Ваню не бежал, а летел. Поворот на улицу, где жил Пират, од срезал под углом и увидел перед собой Султана, в десяти шагах от ворот. Ваню дал газ, и ха! - он придет к финишу не последним. Султан настолько выбился из сил, что последние десять шагов он бежал, ничего не замечая от усталости; одна нога у него была на тротуаре, другая на мостовой, - он еле доковылял до ворот.
