Я уже большой и так люблю варенье. Сам налью себе в блюдце, никого не буду просить. Папа, когда узнает, обрадуется, поцелует меня по голове и скажет: "Какой ты большой, сынок!"
Ой-ой-ой-ой. Разлил. За тряпкой. Быстрее. Ой, и рукавом влез, и тряпки не хватает. Куда ты убегаешь? Мы так не договаривались. Что делать?
Пойду к папе. Все расскажу. Нет, не пойду. Никто не видел. Никто не узнает. А так он еще вспомнит про баночку витаминов, которую я съел, а сказал, что это тараканы. Сначала по одному витаминчику, потом по два, потом ладошками. Зачем я про ладошки сказал? У тараканов нет ладошек. Нет, пойду.
Папа занят. Как же к нему обратиться? Что сказать? Не расплакаться бы. Он сам повернулся ко мне:
-- Что случилось, сынок?
-- Я... Я... Я... Там... Я... Намочил... Я...
-- Не плачь. Сейчас разберемся. Пойдем посмотрим, что там? Разлил? Ничего страшного. Сейчас уберем. Рубашку испачкал? Давай снимем ее, умоемся. Как ты вырос, сынок, какой ты стал большой.
Оттепель
Мы с другом пишем сказку. Привезли полный грузовик букв на магнитиках и бросаем эти буковки на доску. Они так забавно прилепляются. Некоторые падают. Не подходят, значит. Мы бросаем и бросаем. Знакомые буквы, незнакомые. Все бросаем.
Получается такая интересная сказка про Папу Карлсона и Сапогатого Кота, про козлят и их маму козлятину, про листочки, которые играют с ветром в догонялки...
-- Пойдите, лучше, нарисуйте букву А, как я в детстве рисовал.
-- Шкодничать лучше, чем буквы рисовать. И, потом, нам рисовать нечем. У нас два единственных карандаша осталось, а у фломастера шапки нет, и мы не знаем как плавильно букву "лы" говолить. Мы придумаем, а ты лучше напиши в грязновике своими каляками, чтобы мы вчера, когда вырастем, еще раз почитали. И другие почитают.
Ты тоже писал когда-то сказки. Только забыл их приклеить магнитиками, вот они и рассыпались. А теперь увидел и вспомнил, что это твоя сказка.
Ты незаметно вырос, стал белый, как снег, и умеешь читать глазками. Они, как сосульки.
Слышишь? Из них капают капельки.
